Хороший сын, или Происхождение видов - Чон Ючжон Страница 74

— Даю тебе два часа, — сказал Хэчжин. Я еле-еле приоткрыл опухшие веки и посмотрел на него.

— Помойся, морально подготовься и спускайся к восьми.

Выпрямив спину, я сидел прямо напротив Хэчжина. «Помыться» — это я понял, а вот «морально подготовиться» — нет. К чему это он клонит?

— Сдайся.

Я был ошарашен, казалось, голова взорвалась, будто в лоб мне неожиданно попал камень, как шестнадцать лет назад, когда брат стрельнул в меня из рогатки.

— Это лучшее решение.

Хэчжин встал, я тоже. Я смотрел в его глаза, в них до сих пор стояли слезы. Эти слезы были не из-за меня? Он рыдал не из-за меня? Не из-за того, что он меня так избил? Ему просто досадно, что я стал убийцей? Я что, заблуждался?

— Только тогда я смогу что-нибудь сделать.

Я хотел спросить его, о чем это он. Мне было любопытно, что можно сделать, когда все уже случилось. Он что, собирается нанять мне адвоката или умолять сократить срок благодаря тому, что я явился с повинной? Или до самой моей смерти будет носить мне в тюрьму передачи? Или хочет сказать, что обо всем позаботится, а ты, мол, не переживай и отправляйся в тюрьму? Это он так меня подбадривает?

— Если убежишь, все равно долго не протянешь.

Я это знаю, отлично знаю. Но что бы там ни было, хочу сам принять решение относительно своего будущего. Я искренне хотел его попросить — Умоляю, перестань.

— Главное, чтобы ты хранил молчание. Только на день закрой глаза…

— Как только ты выйдешь из дома, я сразу позвоню в полицию.

Глаза Хэчжина сузились и стали холодными. Я почувствовал, как испарились слова, которые я хотел сказать. Дыхание резко ускорилось. Температура тела подскочила.

— Ты не сможешь выйти втайне от меня. Я охраняю входную дверь, а крышу будет сторожить Хэлло.

Хэчжин протянул руку.

— Отдай бритву.

В животе бурлил нервный смех. А это еще зачем? Он что, боится, что я себя убью? В доме полно всего, чем можно перерезать себе горло, не только бритва. На крыше есть пила, а на столе — канцелярский нож. На кухне — мамин любимый немецкий нож. Захочу, могу и голыми руками свернуть себе шею. Он что, считает меня идиотом?

Я вынул из ноздрей салфетки, вытер рукой кровь и открыл ящик. Когда я протянул Хэчжину бритву, то почувствовал, что его глаза на секунду дрогнули.

— Два часа. И не больше.

Его взгляд снова стал спокойным и хладнокровным. В тихом ясном голосе звучала сталь. Это было незнакомо, но и в то же время привычно. Мне показалось, что я стою не перед Хэчжином, а перед мамой, воплотившейся в его тело. Навряд ли, конечно, но я на всякий случай проверил:

— Ты точно этого хочешь?

— Да.

Такая уверенность без капли сомнения пробирала меня до костей. Хэчжин положил бритву в карман и вышел из комнаты. Его шаги были решительными — Не ожидай, что я передумаю. Когда он спустился вниз по лестнице, у меня подкосились ноги. Я обмяк и плюхнулся на пол. Прислонясь к ножке стола, я задумался о явке с повинной. Меня, как и прежде, воротило при одной мысли об этом. Но и от побега за границу теперь тоже пришлось отказаться. Выехать из нашего района, не говоря уже об аэропорте, будет трудно. Хэчжин, который всегда держит свое слово — такой уж у него характер, — наверняка, как только я исчезну, сразу позвонит в полицию.

Нельзя сказать, чтобы я этого не предвидел, но, оказавшись перед фактом, был в замешательстве. Я бы рассмотрел явку с повинной, если бы это хоть как-то облегчило мое положение. Но какой в этом толк, если абсолютно все равно сдамся я сам или же меня арестуют. Если уж и стоит о чем задуматься, так это о тяжести вины — не моей вины, а Хэчжина. Вины за то, что он ничего не подозревал до того, как все случилось. За то, что погибла мама. Я не исключал, что Хэчжин хочет искупить эту вину, заставив меня сдаться. Или, может, он чувствует ответственность за то, что, узнав о моих деяниях, теперь в ответе за меня. Или он слишком разгневан из-за смерти мамы и моих преступлений и не может меня отпустить. А всю жалость ко мне он выплакал, и она улетучилась.

В итоге, я должен принять решение: Хэчжин или я. Ответ был ясен, но выбрать было сложно. В этом не было ничего странного — у меня еще оставались к Хэчжину чувства. Если их исключить, сделать выбор будет так же легко, как при покупке пары ботинок. Я должен прежде всего думать о практической пользе и цене. Но проблема заключалась в том, что я сейчас покупаю не обувь. Хэчжин был человеком, к которому я относился с большим сочувствием. Что я ни выберу, я буду жалеть об этом до конца жизни. Я оказался в ловушке.

Время неумолимо тикало. Стрелки часов миновали половину и приближались к семи. Я не хуже профессионального рыбака выудил из своей головы мысль, которая со вчерашнего дня плавала в моем подсознании и которую я изо всяких сил старался не поднимать со дна — Надо просто пойти и купить обувь.

Я встал. С этого момента я больше не колебался. В голове сложилась полная картинка, словно давно была запрограммирована моим подсознанием. Переменной, которую надо было принять во внимание, была лишь патрульная машина, которая регулярно объезжала наш район.

Сперва я достал из ящика вещи, от которых надо было избавиться. Сотовый мамы, ее кредитка, жемчужная сережка, ключ от двери на крыше. Я надел перчатки из латекса и бумажными салфетками стер с них свои отпечатки. Затем положил все эти вещи в карман куртки с надписью «Частный урок», которую достал из шкафа. После этого я вышел на крышу и убрал ветровку в стол под навесом. Висевшей у крана тряпкой я стер отпечатки пальцев с крана и с резиновой бочки. Перчатки бросил в гриль и сжег.

Когда я вернулся в комнату, было 7:47. Я заспешил. Из канцелярского ножа я достал лезвие и отломил от него кусочек размером с фалангу пальца. Затем вынул из книжного шкафа две купюры по 50 000 вон каждая, которые отложил на черный день. Кусочек лезвия и деньги я сложил в пакет и, герметично завязав его клейкой лентой, прикрепил у себя на бедре. Потом надел свободные спортивные штаны и рубашку в клетку. Рукава я застегивать не стал. В этот момент снизу раздался звонок в дверь.

Я остановился и прислушался. Донесся тихий звук шагов, идущих к входной двери. Затем дверь запищала и открылась. Примерно через минуту на столе зазвонил мой сотовый. Когда я нажал на кнопку, Хэчжин тихо сказал:

— Спускайся.

* * *

Хэчжин стоял у двери в мамину комнату. Прислонившись к ней спиной и скрестив руки на груди, он наблюдал, как я спускаюсь. Когда я дошел до последней ступеньки, я заметил, что в доме, кроме Хэчжина, были еще двое — мужчина с козлиными глазами и мужчина средних лет в черном пальто. Они сидели на диване в гостиной. Наверно, это их Хэчжин недавно впустил в квартиру.

Мужчины были мне знакомы. Я сразу их вспомнил — следователи, которые расследовали убийство девушки в жемчужной сережке, их я уже видел в пирожковой. Я опустил одну ногу вниз со ступеньки, да так и замер на месте. Радар на затылке искал самый короткий путь к отступлению. Бегом подняться наверх, выбежать через дверь на крыше и вниз по лестнице… Если в доме два следователя, значит, на улице в два раза больше полицейских уже наверняка перекрыли улицу. Или, может быть, они полностью окружили дом, поскольку преступление серьезное.