Признание - Джон Гришэм Страница 72

Все так разнервничались, что даже забыли о виски.

Барри, напротив, утверждал, что любая уступка явится проявлением слабости, особенно в свете выступления губернатора перед разъяренной толпой меньше трех часов назад. Казни, особенно громкие, всегда привлекают внимание желающих прославиться любой ценой, и Бойетт — лучшее тому подтверждение. Он просто хочет оказаться в центре внимания и получить свои пятнадцать минут славы. Пойти у него на поводу — ошибка даже не столько с точки зрения закона, сколько чисто политическая. Барри постоянно повторял, что Драмм сам признался в убийстве. Нельзя позволять какому-то извращенцу сеять сомнения в безупречности системы. Драмма судил справедливый суд! И все апелляционные суды — все до одного! — подтвердили обвинительный приговор.

Уэйн возражал, что не было никакой необходимости идти на неоправданный риск. Речь идет всего лишь о тридцати днях, которые помогут окончательно все прояснить.

— Но уже и так прошло целых девять лет! Сколько можно ждать? — парировал Барри.

— Там есть репортеры? — спросил Ньютон.

— Разумеется! — ответил Барри. — Они толкутся здесь весь день.

— Позовите их!

Камеру, куда поместили Донти, и помещение, где приговор приводился в исполнение, разделяло не более тридцати футов. Когда его вели по коридору, заполненному охранниками, одни бросали украдкой взгляды, чтобы увидеть его лицо, другие же, наоборот, смотрели в пол, будто просто охраняли подступы к двери. Что касается осужденных, чаще всего в их расширенных зрачках читались страх и неверие. Кое-кто безучастно переставлял ноги, опустив голову и полуприкрыв глаза, будто смертельная инъекция уже начала действовать. Довольно редко встречались и такие, кто не скрывал ярости и был готов перестрелять всех присутствующих, окажись у кого-то в руках пистолет. Донти Драмм не сопротивлялся — он шел, поддерживаемый охранником за локоть, опустив голову вниз и глядя в пол. Он не хотел никому показать страха, который испытывал, и вообще обозначить, что кого-то замечает.

Для столь печально известного помещения, как камера, где приводят в исполнение смертные приговоры в Техасе, это было удивительно маленьким: всего двенадцать футов в длину и столько же в ширину, с низким потолком и внушительной стационарной металлической кроватью в центре. Она была заправлена чистыми белыми простынями, которые меняли перед каждой казнью, и занимала почти все помещение.

Донти удивился, насколько здесь оказалось тесно. Он присел на край кровати, и четыре охранника быстро занялись подготовкой. Его уложили на спину, привязали к кровати пятью кожаными ремнями, стянув ими грудь, живот, бедра и лодыжки. Руки отвели в стороны под углом в сорок пять градусов и закрепили другими ремнями. Донти закрыл глаза, осознавая, как ловко и привычно орудовали охранники. Они действовали молча, лишь изредка бросая отдельные слова. Вот он, последний участок конвейера системы, и тут работают профессионалы.

Затянув все ремни, охранники удалились. Над Донти склонился санитар, от которого пахло антисептиком, и произнес:

— Мне нужно найти вены. Сначала на левой руке, потом на правой. Это понятно?

— К вашим услугам, — ответил Донти и открыл глаза. Санитар протирал ему руку спиртом. Чтобы не занести инфекцию? Как предусмотрительно! Сзади было темное окно, а под ним — проем, из которого зловеще выходили две трубки и тянулись к кровати. Справа стоял начальник тюрьмы, внимательно за всем наблюдавший. За ним были расположены два окна, задернутые занавесками, — там находились комнаты со свидетелями. Если бы Донти захотел и не был привязан этими чертовыми ремнями, то вполне мог бы дотянуться до ближайшего окна.

К венам присоединили обе трубки, хотя использовать предстояло только одну — вторая была для страховки, на всякий случай.

В 17.59 губернатор Ньютон торопливо вышел из кабинета и предстал перед тремя камерами.

— Мой отказ предоставить отсрочку остается в силе. Донти Драмм признался в совершении чудовищного преступления и должен понести заслуженное наказание. Восемь лет назад его судил суд присяжных, составленный из таких же, как он, граждан, апелляции рассматривались пятью судами разных инстанций, и десятки судей подтвердили справедливость вынесенного приговора. Заявления Донти Драмма о невиновности, как и удивительная попытка адвокатов предъявить якобы настоящего убийцу в самую последнюю минуту, не заслуживают никакого доверия. Судебная система Техаса не пойдет на поводу какого-то преступника, ищущего дешевой популярности, и отчаявшегося адвоката, готового заявить что угодно. Боже, храни Техас!

Он отказался отвечать на вопросы и сразу вернулся в кабинет.

Когда занавески резко отдернули, Роберта Драмм едва не лишилась чувств, увидев своего младшего сына привязанным к кровати и с трубками, присоединенными к обеим рукам. Она вскрикнула, закрыла рот ладонями и наверняка упала бы, если бы ее не подхватили Седрик и Марвин. Все испытали настоящий шок и, обнявшись, поддерживали друг друга. Робби присоединился к ним.

Кит замер на месте, не в силах пошевелиться. За ним столпились несколько человек, появления которых он не заметил. Они подались чуть вперед, чтобы лучше видеть. Сегодня был четверг, второй в ноябре, и в этот день в ризнице церкви Святого Марка собирались прихожанки продолжить изучение Евангелия от Луки, после чего на кухне устраивался ужин. Кита с Даной и сыновьями всегда на него приглашали, и обычно они принимали приглашение. Сейчас пастору очень недоставало его церкви и семьи, и он не мог понять, почему об этом подумал, глядя на темную голову Донти Драмма. Она резко контрастировала с белой рубашкой и белоснежной простыней, которой его накрыли. Ремни были светло-коричневыми.

Роберта громко всхлипывала, Робби что-то бормотал, и неизвестные свидетели, стоявшие у пастора за спиной, напирали все сильнее. Киту хотелось закричать на них, он устал молиться, тем более что молитвы все равно не помогли.

Пастор спросил себя, изменилось бы его отношение к происходящему, будь Донти виновен, и решил, что, наверное, нет. Конечно, он бы не с такой жалостью относился к парню, но, наблюдая за выверенными до мелочей действиями персонала, Кит поразился их хладнокровности и холодной безжалостности отработанной до автоматизма процедуры. Будто усыпляли старую собаку, хромую лошадь или лабораторную крысу. Кто дал нам право убивать? Если убийство — зло, то почему нам разрешается убивать? Кит смотрел на Донти и понимал, что эта сцена врежется ему в память на всю жизнь. Он знал, что никогда уже не будет прежним.

Робби тоже смотрел на Донти и думал, как много бы сейчас он сделал по-другому. Во время каждого судебного слушания адвокату приходится на ходу принимать десятки решений, и сейчас Робби вспоминал их все. Ему следовало пригласить другого эксперта, не так активно нападать на судью, проявлять больше уважения к присяжным. Он не простит себе допущенных промахов, хотя никто его за них не упрекнет. Ему не удалось спасти невинного человека, и тяжесть этой ноши была невыносима. Вместе с Донти уходила часть его жизни, и после этой казни он станет совсем другим.