Горгулья - Эндрю Дэвидсон Страница 72

— Ты хоть не разозлишься?

Потом отошла к большому камню, покрытому белой простыней. Я ему как-то не придавал значения — и без этого столько странностей, по сравнению с которыми желание укрыть от взглядов незаконченное произведение казалось совершенно нормальным. Под простыней угадывался словно человеческий силуэт; создалось впечатление, что нынче Хэллоуин. Марианн Энгел стянула покрывало.

— Я делала тебя.

Передо мной стояло наполовину законченное мое изображение. Нет, не наполовину — скорее просто контуры моего тела. Без мелких деталей и подробностей. Впрочем, спутать грубо намеченные очертания было невозможно: плечи правдоподобно сгорблены; позвоночник изогнулся по-змеиному; голова походила на оригинал, хотя по сравнению с телом казалась непропорционально большой. Как будто смотришь на себя в зеркало, утром, еще не до конца разлепив веки. Я пробормотал, что не злюсь на то, что она «делала меня», хотя и удивлен. Зачем?

— Мной движет Бог, — очень серьезно сообщила она, но потом рассмеялась и я понял, что это шутка. И тоже хохотнул, правда, не очень убедительно. — Я хочу, чтоб ты мне позировал, только сначала хорошо подумай, — попросила она, кивая на полузаконченных горгулий. — Не нужно, чтобы тебя постигла та же участь, что и их.

Я кивнул (показывая, что подумаю, а не что согласился), и мы направились обратно, на верхний этаж. Я старался подниматься как учили, но, обернувшись на каменную фигуру в углу, невольно решил больше внимания уделять осанке.

В комнату ввалилась Джек, вся скрючившись под тяжестью горшка с развесистым растением, который она грузно опустила на пол в углу гостиной.

— Я в прошлый раз заметила, что нет цветов! Неужто ничего живого? — Джек бросила взгляд на меня и добавила: — Боже правый, ты до гроба такой страшный останешься? — И тут же обратила внимание к Марианн Энгел, ошарашенной этим явлением в нашем жилище. — Слушай, у меня тут пара покупателей хотят чего-нибудь особенного… В магазине все им не по вкусу, спрашивают, не начала ли ты что новенькое. Я сказала, что ты всегда работаешь над новинками.

— Хорошие дома? — поинтересовалась Марианн Энгел.

— Да, — вздохнула Джек. — Я всегда нахожу хорошие дома, и за твоими тварюшками будут хорошо ухаживать. Хотя это просто дурацкие камни! Ты же это понимаешь, а? О, кстати, в Принстоне кое-что надо починить.

Марианн Энгел покачала головой:

— Не хочу сейчас уезжать.

— Ага. Слишком занята, ухаживаешь за своим погорельцем, — заметила Джек. — Господи, Марианн, это такие деньги, а ты все готова упустить. Едва искусство сталкивается с благотворительностью, сразу все в задницу!

Марианн Энгел крепко обняла Джек, что-то бормоча в мою защиту, но в основном просто хихикая. Джек лишь сильнее разозлилась:

— Помнишь, ты Бугацу притащила? Тоже бродяжку!

В наших якобы прошлых жизнях я подарил Марианн Энгел собственноручно вырезанного каменного ангела (того, что стоял у нее на книжной полке), а в этой жизни она преподнесла мне каменную химеру, которую вырезала сама. Симметрия, совсем как реверс в наших занятиях: тогда, давно, она работала с книгами, а я работал с камнем.

Это, пожалуй, весьма умозрительное наблюдение, однако на тот факт, что она вырезала меня, я отреагировал чисто интуитивно. Лестно ведь стать моделью художника, правда? Но мне всегда неловко было представлять, что эту жуть она запечатлеет навсегда. Я впервые прочувствовал ужас дикарей перед камерами, что ловят их души вместе с изображениями.

— Как это будет? — волновался я. — Что мне нужно будет делать?

— Тебе вообще ничего не понадобится делать, — отозвалась она. — Просто посидишь, и все.

Это напомнило мне нашу беседу, после того как Марианн Энгел заставила меня извиняться перед Саюри, — она тогда сказала, что в доказательство любви мне не придется делать «ничего». Тогда я не понял, но если она имела в виду это, как я мог отказаться?

— Ладно, хорошо.

— Приятно поработать с натуры, для разнообразия, — заметила она. — Наконец-то я смогу врезать форму в камень, а не только извлекать из него.

Она принялась снимать одежду, и я спросил зачем. Всегда резала обнаженная, ответила она, не станет нарушать привычку и теперь; или меня это смущает? Я ответил отрицательно, но на самом деле был не очень уверен. Нечто в ее обнаженном теле оказывало на меня определенное воздействие (на меня-то, бывшего порноактера и опытного соблазнителя!), хотя я сам не до конца понимал, что именно.

В ее наготе было нечто такое… неукротимое и обезоруживающее.

Однако я не мог указывать ей, как вести себя в собственном доме. Она разделась, тут же стянула с меня компрессионный костюм и пробежалась пальцами по складкам обожженной кожи, как будто на ощупь запоминая изгибы.

— Мне нравятся красные шрамы. Ты знаешь, раньше горгулий красили в яркие цвета, чтобы выделить их черты…

Марианн Энгел отошла к одной из статуй и провела пальцами по ней, точно так же как только что по мне. Я следил за движениями ее рук и представлял ручей, который тысячу лет бежит по камням. Она показала на глубокие линии под глазами одного из чудищ.

— Видишь, какие резкие черты? Чтобы выделить тени, создать глубину… Когда прихожане смотрят вверх, на горгулью, они этого даже не различают.

— А зачем тогда?

— Ведь на наши работы смотрит и Бог.

Во время позирования я чувствовал себя более обнаженным, чем в любом порнофильме; первый сеанс можно было вынести только благодаря его краткости. Компрессионный костюм мне разрешалось снимать не больше чем на пятнадцать минут, и Марианн Энгел всегда учитывала этот промежуток. Пусть работа пойдет медленно; я был уверен, что впереди у нас годы.

В конце каждого сеанса она показывала мне, что сегодня сделала, и мы делились мыслями. Однажды она небрежно упомянула, затушив сигарету:

— Не забывай, что скоро Хэллоуин и вечеринка.

— Какая вечеринка? Впервые слышу.

— А вот и нет, — возразила она. — В прошлом году, в больнице, я обещала, что мы пойдем на праздник, помнишь?

— Это было так давно!

— Год — это не так уж долго, но я предлагаю тебе сделку. Ты согласишься пойти в обмен на новую историю?

— О чем будет история?

— Тебе должно очень понравиться. О Сигурде, моем знакомом викинге. Хоть с тех пор прошли долгие годы…