Ябеда - Сэм Хайес Страница 71

Он все переврал. По Эдаму выходит, это был детский лагерь для отдыха. Чистые платьица и белые носочки, поездки на пляж и выходные с родителями, которых и на свете-то не было.

Удостоенный награды детский дом Роклифф-Холл занимал наиважнейшее место в жизни сотен детей еще с 1940-х годов. В послевоенной Британии появилось множество сирот и нежеланных детей. Приюты были переполнены и работали из рук вон плохо, но один выделялся из общего ряда. Широко раскинувшееся поместье Роклифф с викторианским готическим особняком, спроектированным и построенным в начале девятнадцатого века, было уже почти десять лет заброшено, когда муниципальный совет Западного округа взял на себя заботу о нем и превратил в настоящий дом, где ребятишек окружили любовью, в которой они так нуждались.

— «Любовью, в которой они так нуждались»! — с негодованием повторяю я. — Да что он может понимать!

Мне неприятен откровенно журналистский стиль Эдама, но я не останавливаюсь и глотаю страницу за страницей, стараясь не пропустить ни слова, пока не застреваю на очередной трескучей ахинее, вышедшей из-под его пера.

Детский дом Роклифф-Холл был укомплектован преданным и прекрасно обученным персоналом. Дети боготворили своих наставников и их новаторские методы, и все последние годы существования детского дома его воспитанники буквально расцветали под неусыпной заботой корифеев педагогики. Мистер Реджинальд Либи, Маргарет Мэддокс и мисс Элдридж — эти трое сыграли решающую роль в успехах, которых достиг детский дом…

Так бы и вышвырнула ни в чем не виноватый ноутбук в окно! Откуда, скажите на милость, взялось напыщенное восхваление детского дома и «корифеев педагогики»? Ведь его родная сестра погибла от рук этих чудовищ!

Я перекладываю ноутбук на кровать, поднимаюсь и разглядываю в окно макушки деревьев. Достаточно высоко, чтобы только мокрое место осталось от того, кто сдуру решил бы прыгнуть вниз.

Меня подташнивает, и голова кружится не только от высоты, когда я сажусь к туалетному столику. Хватит с меня творчества Эдама. Из покрытого бурыми пятнами зеркала на меня взирает незнакомка.

Шрам на щеке затянулся, но красный рубец выглядит еще более пугающе, чем когда был свежим. Что приходит в голову людям, когда они замечают его? Автокатастрофа, нож бандита, халтурная операция? Я провожу по шраму пальцем, отмечая, как заострились скулы над впалыми щеками и ввалились обведенные серыми кругами глаза. Выгляжу кошмарно. Взрослая копия того ребенка, что некогда жил в этом теле. Женщина без семьи. Сирота-переросток.

Со вздохом перебравшись обратно на кровать, я заставляю себя снова взяться за книгу — или, скорее, пространный очерк, судя по количеству страниц. Эдаму явно не хватало информации. Должно быть, писал, переписывал, в отчаянии стирал написанное. Да и возможно ли верно изложить подобную историю, даже если владеть всеми фактами? Листаю вперед и останавливаюсь за несколько страниц до конца.

Никто не знает, что побудило четырех мужчин лишить жизни безобидную девятилетнюю девочку. К тому моменту, когда обнаружили ее тело, в детском доме были убиты по меньшей мере еще восемнадцать детей. Данные судебной экспертизы, свидетельские показания и собственные признания обвиняемых не оставляют сомнений, что долгие годы в Роклиффе дети подвергались унизительным истязаниям, насилию и мучениям от рук тех людей, чьему попечению они были доверены.

Патрисия и мисс Мэддокс в меру своих возможностей заботились о нас, это правда. Но я ни на секунду не могу допустить, что они оставались в неведении о том, что творилось у них под носом. И никогда не поверю, будто Патрисия не догадывалась о грязных мыслях повара, когда тот зазывал меня на кухню. Тем более что однажды я пыталась удрать от его лап через окно. Мне вспомнилось, как он заманивал меня мороженым. Как усаживал на стол, а сам прижимался, прижимался… Ребенок всегда рад чему-то вкусненькому, любой ласке. В те дни мне казалось — ничего в этом плохого нет, я гораздо сильнее боялась показаться перед детьми с остатками мороженого вокруг рта.