Ты создана для этого - Мишель Сакс Страница 7

– Ты будешь потрясающей матерью, Мерри, – повторял он мне в течение всей беременности, всего токсикоза, тяжести и постоянного чувства враждебного, неудержимого вторжения. Он не мог отвести от меня взгляд – и руки от моего раздутого живота. Его завораживало его личное, как он считал, исключительное достижение.

– Ты только посмотри, – удивлялся он, – мы создали новую жизнь! Мы зачали это живое существо внутри тебя! Это просто чудо, – твердил он.

До появления ребенка было еще далеко. Но Сэм в своих мечтах уже разработал целый план: Швеция, совершенно новая жизнь. Сбросить старую кожу – и скользнуть в новую. Было что-то заманчивое в этой идее – покинуть Нью-Йорк, оставив в нем наши многочисленные секреты, неприятности и грехи. Некоторые из них были на совести Сэма, но самое темное пятно – на моей.

Ребенок, ребенок, ребенок. Сэм любит его так неистово, что иногда мне трудно дышать. А теперь нужно будет думать еще и о Фрэнк. Фрэнк в моем доме. Фрэнк в моей жизни. Так близко. Возможно, слишком близко. Мы – подруги детства, самый опасный тип дружбы. Повязаны общими воспоминаниями, совместными ночевками, секретами, прошли через ревность, зависть и предательства, крупные и мелкие. Она всегда присутствовала в моей жизни – так или иначе. Уже очень долго. Даже когда мы далеко друг от друга, разделенные городами или континентами, чаще всего я думаю и вспоминаю о ней. Именно по ней я тоскую больше всего. Я представляю себе, как она отреагировала бы на то, что я говорю или делаю, на то, как я живу, кого люблю. Я представляю себе, как Фрэнк все это воспримет, как будет сравнивать мою жизнь со своей. Мы нужны друг другу – всегда были нужны.

Я помню, когда она впервые переехала в Нью-Йорк, – после того как получила степень магистра бизнеса, – ею заинтересовалась одна из ведущих консалтинговых компаний. И подруга вдруг стала совсем другой Фрэнк. Моталась по городам, встречалась с менеджерами фонда комплексного рискового инвестирования, снимала пентхаус пополам с русской галеристкой. Спустя несколько месяцев я упаковала свои вещи и тоже переехала в Нью-Йорк. Отец оплатил мое проживание.

– А что ты здесь делаешь? – спросила Фрэнк, когда однажды субботним утром я появилась у нее на пороге с двумя бейглами, начиненными сливочным сыром.

– Я же говорила тебе, что всегда планировала жить здесь, – ответила я.

– Да. Мы нужны друг другу. Куда ж мы друг без друга?

Было девять часов, когда Сэм вернулся домой, – гораздо раньше, чем обещал. Ребенок был в своей кроватке, только недавно заснул после одной-двух ложек сиропа от кашля. Я иногда так делаю, когда случаются трудные дни. Это не должно ему навредить. Эти сиропы – тайные мамины помощники.

И еще кое-что. Вроде того что я кладу подушки слишком близко к голове ребенка. Или укладываю его слишком близко к краю кроватки. Не знаю, зачем я это делаю. Не знаю, что на меня находит. Знаю только, что ничего не могу с собой поделать. Я часто лью слезы. Порой все немеет, части тела становятся нечувствительными и темнеют, словно пораженная гангреной конечность. Такая вот невосприимчивость к жизни.

Когда до меня донесся шелест гравия под колесами машины Сэма, я испугалась. Я сидела на диване и смотрела шоу о женщинах, которые соревновались со своими ближайшими подругами, кто из них устроит лучшую свадьбу. И еще не привела себя в порядок. Я быстро захлопнула ноутбук и открыла книгу по развитию детей дошкольного возраста.

– Здравствуй, жена, – сказал Сэм, целуя меня в губы и обдавая несвежим дыханием – пахло гнилым мясом, и у меня сразу свело живот.

– Как все прошло сегодня? – поинтересовалась я.

Он проигнорировал вопрос, сел рядом со мной и обхватил мои налившиеся груди, взвешивая их в ладонях, как какой-нибудь средневековый купец.

– Кажется, наша Мерри пахнет мускусом? – смеясь, проговорил он. – Я знаю, чего ты хочешь, – он запустил палец мне в джинсы.

Я с утра не принимала душ и сама чувствовала свой интимный запах на его пальцах.

– Ты измеряешь температуру? – спросил он. – Ты должна делать это каждый день, чтобы мы не ошиблись с датами.

Пару недель назад он купил мне базальный термометр. Я должна была измерять температуру каждое утро и отслеживать каждую стадию своей овуляции. Фолликулярная фаза, лютеиновая фаза, период цикла – все это записывалось и вносилось в таблицу, которая была в приложении у меня в телефоне. Все по науке. Когда у меня наилучший момент для зачатия, телефон начинает отчаянно пищать и на экране появляется красный кружок. «Красный день календаря!» – словно объявляет он. Напоминание. Предупреждение.

– Я пользуюсь им, – сказала я. – Но нужно время, чтобы высчитать свой цикл.

Ему не терпится. Он хочет, чтобы я снова забеременела. Настаивал, чтобы мы начали пробовать, когда ребенку было всего два месяца.

– Слишком рано, – умоляла я. – Там все еще болит.

– Глупости, – сказал он. – Доктор сказал – шесть недель.

А потом у меня снова были кровяные выделения – светло-розовые пятна на простынях, а на следующий день – на моем нижнем белье. Несколько пар трусов я сразу выбросила в мусорное ведро – кровь засохла бурыми, дурно пахнущими пятнами.

– Пойдем, – сказал Сэм.

Он привел меня в спальню и нежно уложил на кровать с вполне определенной целью. Я лежала и притворялась, что горю энтузиазмом. О да! Еще! Пожалуйста! Ему нравится, когда я упрашиваю его. И когда я благодарю его после каждого акта, словно он сделал мне подарок.

В иные дни мне бывает особенно сложно выражать эту свою благодарность. Признавать, как сильно мне повезло. В такие дни Сэм двигался медленнее, замирал, заглядывал мне в глаза. Иногда он вызывает у меня отвращение – физическую реакцию на его запах и прикосновения; на то, как он дышит открытым ртом, приподнимая язык, на эти черные жесткие волосы, которые беспорядочными пучками покрывают его плечи.

Я внутренне содрогаюсь оттого, что он так близко.

Наверно, это нормально.

– Я люблю тебя, Мерри, – сказал он, и в этот момент я почувствовала ее – благодарность. Я почувствовала себя любимой – по крайней мере мне показалось, что почувствовала. Иногда нельзя сказать наверняка.

Сэм лег сверху и вошел в меня. Он вцепился в меня обеими руками – и дышал мне прямо в ухо.

– Давай родим ребенка, – сказал он, подходя к самому пику.