Эксгумация - Тоби Литт Страница 7

Затем в мою жизнь вошли две молодые женщины: Психея (я придумал ей такое прозвище) и Энн-Мари.

Психея работала полицейским психологом, и в ее обязанности входила помощь жертвам преступлений. Ее прислал Скотланд-Ярд.

Это была милая длинноволосая девушка со сморщенным, как у старушки, подбородком и коричневым налетом на зубах. Она говорила с комичным акцентом, который представлял собой смесь кокни и какого-то деревенского говора.

— Если вам захочется позвонить мне, пожалуйста, в любое время суток. До суда мы будем за вами присматривать.

Было видно, что она ненавидит свою работу, своих подопечных и больше всего саму себя — за то, что у нее не хватило смелости (или воображения, или амбиций), чтобы найти более престижное занятие.

— Вот мой рабочий телефон. А это номер мобильника.

А теперь все вместе поприветствуем несчастную Психею.

Я на всякий случай дал ей понять, что хочу увидеть человека, совершившего преступление, жертвой которого я стал. Иными словами, когда меня выпишут из больницы, нельзя ли устроить так, чтобы я мог встретиться с киллером. Она сказала, что, по ее мнению, это невозможно. Следователи работали над передачей дела в суд, на котором ему придется выступать обвиняемым, а мне — главным свидетелем обвинения. Поэтому естественно, что нам никто не разрешит встречаться и сверять показания. Мне придется подождать того момента, когда он уже будет осужден («Вы уверены?» — переспросил я. — «Что он будет осужден? Мы ведем с вами речь о полиции».), и только тогда меня пустят к нему в тюрьму. Но я и не собирался вытянуть из него что-то такое, о чем бы уже не знали детективы. Что же я ожидал от этой встречи? Что он, увидев меня в инвалидной коляске, забьется в рыданиях, раскается, во всем признается и назовет имена заказчиков? Такое бывает только в очень плохих фильмах. Однако мне очень хотелось его увидеть. Мне было интересно, что это за человек, как он говорит, как двигается, — в общем, понравился бы он мне, если бы не был моим убийцей.

Энн-Мари удивила меня гораздо больше.

Насколько я помнил, мы с ней раза два заходили вместе выпить — но не более того. И все же она явилась меня повидать.

Энн-Мари работала администратором в модельном агентстве «Селект», с которым сотрудничала Лили. У Энн-Мари был грустноватый шарм женщины, всю жизнь тратившей на то, чтобы помочь другим женщинам угнаться за красотой, которой у нее лично никогда не будет. Энн-Мари было почти тридцать. У нее были мешки под глазами, в уголках которых уже начали собираться морщинки. Ее зубы были того тусклого цвета, который образуется, когда диетическая кока-кола попадает на кубики льда. Она была красива, но другой, неподходящей для модельного бизнеса красотой. Если бы она была актрисой, то идеально подошла бы на роли молоденьких женщин с трудной судьбой. Однако моде на трудную судьбу (по-настоящему трудную) еще только предстояло проникнуть на страницы «Космополитена». Если во внешности модели и можно было допустить некую потасканность, то исключительно временную, созданную руками гримера.

Похоже, она страдала от распространенной в индустрии моды любви к безудержному сопереживанию. Энн-Мари принесла мне сразу и цветы, и виноград, и журналы, как будто ей трудно было выбрать что-то одно.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.

И целых полчаса без умолку говорила о Лили.

— Я тебе позвоню, когда выйду из больницы, — предложил я, когда она уходила.

— О, — произнесла она, покраснев, — это было бы здорово.

Тем самым внезапно обнаружился еще один мотив ее визита.

По сравнению со всеми этими посетителями я воспринимал появление медсестер, которые не приносили ни хороших, ни плохих вестей, с некоторым облегчением.

— Разве не предполагается, что я должен находить вас привлекательными? — спросил я самую стройную из них. — Разве не в этом заключается ваша работа?

Медсестра дала мне почитать статью о том, что униформа медсестер вызывает у пациентов-мужчин сексуальные фантазии, хотя ее специально разрабатывают в нейтральном стиле.

— Но меня и школьницы всегда привлекали, — сказал я, когда прошло достаточно времени, чтобы она поверила, будто я действительно прочитал ее статью.

Она посмотрела на меня с жалостью.

— Отлично, — сказал я. — А теперь, пожалуйста, посмотрите на меня так еще раз, только без одежды?

Она ответила мне непристойным жестом — показала средний палец, — улыбаясь, но уже на грани обиды.

Я перекатился на живот и спустил штаны.

— Как прикажете, сестра, — сказал я, — только не забудьте смазать чем-нибудь пальчик.

Когда я обернулся, ее в палате уже не было.

Я заплакал.