Смерть понтифика - Луис Мигель Роча Страница 7

— Сеньор, мы закрываемся. Будьте любезны, пройдите к выходу, — предупреждает молодой охранник.

Он работает старательно, и просьба его настойчива. Но, похоже, он знает этого посетителя; по крайней мере, лицо его кажется охраннику знакомым. Еще бы — старик едва ли не ежедневно приходит в этот зал музея, часами напролет разглядывая картину, застыв неподвижно, точно экспонат.

— Скажите пожалуйста, полотно когда-нибудь рассматривали как следует? — спрашивает незнакомец.

Охранник оглядывается, но поблизости никого. Значит, вопрос адресован ему.

— Вы меня спрашиваете?

Незнакомец пристально вглядывается в шедевр.

— Я спросил, рассматривали ли когда-нибудь эту картину по-настоящему? — повторяет он.

— Разумеется. Для нашего музея это полотно значит то же, что «Джоконда» — для Лувра.

— Глупости. Расскажите, что я вижу здесь.

Охранник потрясен. Немало дней провел он рядом с шедевром, осознавая его ценность, но не замечая самой сути. Проходил мимо, точно гуляя по улице — бездумно. Впрочем, все равно музеи пора закрывать, и самое главное — выпроводить незнакомца, сделать последний обход, а после домой. Так что предстоит провести еще не менее получаса на ногах.

— Больше здесь оставаться нельзя, пора закрываться, — произносит охранник с большим нажимом, но так же вежливо.

Незнакомец словно заворожен полотном Веласкеса. Охранник считает, что картина красива, только и всего. Ничего более существенного он сказать не может. Присмотревшись к пожилому человеку, замечает, как дрожит у него левая рука, а по правой щеке бежит слеза. Наверное, все-таки лучше ответить что-нибудь, чтобы поддержать беседу.

— Это очень интересная картина. «Менины» Веласкеса…

— А вы знаете, что значит «менины»?

— Девочки, которые изображены?

— Фрейлины. Эти две женщины, стоящие по бокам от инфанты Маргариты. Изабелла Веласко и Августина Сармьенто. Менины — португальское слово, которым в королевской семье называли нянек инфанты.

— Всегда узнаешь что-то новое.

— Художник, дожидающийся, пока няньки не уговорят инфанту позировать, и есть автор. Судя по отражению в зеркале, король Филипп Четвертый и королева уже сделали все, что могли: привели карликов и собаку, чтобы уговорить ребенка, но девочка заупрямилась, и картина так и не была окончена.

— Простите, но ведь полотно завершено?

— Я имел в виду картину, отраженную в зеркале.

— Возможно, вы и нравы, но настоящая картина — подлинное, законченное полотно.

— Я хотел сказать, что картина на картине никогда не была завершена.

— С этой точки зрения вы, возможно, и правы.

— Подумайте о том, как простой каприз способен изменить ход истории, препятствуя созданию семейного портрета.

— Зато появляется новый шедевр, гораздо лучше.

— Пожалуй. Как бы там ни было, какое-то происшествие, случайность способны повлиять на судьбы мира…

Незнакомец вдруг закашлялся и едва не упал. Подбегает охранник. За неимением мебели усаживает старика на пол в зале.

— Во рту пересохло, — тяжело дыша, хрипло поясняет старик.

— Я принесу воды! Скоро вернусь, сеньор…

Охранник выбегает из третьего зала. Старик, привалившись спиной к стене, достает из кармана пиджака записку. Помятый листок, испещренный то ли собственными, то ли чужими каракулями. Впрочем, записку вряд ли будут читать. Незнакомец расправляет листок на полу, рядом с собой. На нем портрет папы, Бенедикта XVI.

Вода далеко, а охранник не так расторопен, как хотелось бы. Хорошо, что он наконец возвращается. Сотрудник музея осторожно несет графин. Он уже позвал коллегу из соседнего зала присмотреть за этим местом, но по возвращении не застает никого, кроме пожилого сеньора в прежней позе. Присев на корточки, молодой человек замечает неподвижность старика и застывший взгляд широко распахнутых глаз. Охранник вскакивает, вызывает по рации подмогу и заставляет себя вновь взглянуть на мертвеца. Взгляд останавливается на полотне, которое незнакомец при жизни так долго разглядывал. На полу рядом с телом — помятый листок и фотография Бенедикта XVI. Охранник не может противиться искушению и читает то, что написано на листке. После прочтения письма в его взгляде появляется выражение, свойственное человеку, столкнувшемуся с чем-то очень значительным и таинственным.