Бангкокская татуировка - Джон Бердетт Страница 7

Когда я наконец поднялся, был ранний вечер, и меня взяли в оборот угрызения совести из-за того, что бросил Лека.

Лек — это курсант, которого недавно прикрепил ко мне лично Викорн. Парнишка стажировался при мне больше месяца, и я старался серьезно относиться к заданию. Зато Нонг видела в нем нечто вроде домашнего раба и настаивала на посвящении его в тонкости работы прислуги. Я, сколько мог, держался, но, поддаваясь ее напору (существовали особые причины, почему Леку следовало ладить с Нонг), пошел на компромисс и теперь позвонил ему на сотовый и попросил забрать меня из клуба.

Без двадцати пяти семь движение в городе все еще стояло после часа пик. Мы с Леком расположились на заднем сиденье такси, а водитель настроил приемник на радио FM97 — станцию, которую бангкокцы называют «дорожно-пробочным» радио. Заключенные в машинах без права условно-досрочного освобождения граждане включают свои мобильники, чтобы принять участие в интерактивной радиопрограмме Пайсита. В тот вечер обсуждалась такая тема: трое молодых полицейских оказались вовлеченными в скандал, потому что представили неопровержимые доказательства причастности трех молодых женщин к занятию проституцией, поскольку те отдались им за деньги. «Когда у нас такие копы, что спрашивать с преступников? А теперь давайте звоните, не стесняйтесь!» Посыпались звонки, в основном разнузданно-веселые. Однако восемнадцатилетний Лек, всего три месяца назад окончивший академию, наморщил нос.

— Вы уже поговорили со своей матерью? — Он умудрился опустить голову так, чтобы смотреть на меня снизу вверх — его изящное лицо открылось мне наподобие цветка, а карие глаза источали неподдельное обаяние. В феодальном обществе все является феодальным, то есть кому-то лично принадлежит. Я был не только его наставником, но также хозяином и господином, и судьба стажера находилась в моих руках. Лек хотел мне понравиться.

— Подожди, дай время. Когда имеешь дело с женщинами, особенно важно настроение. А Нонг это касается больше других.

— Вы собираетесь говорить с полковником Викорном?

— Не знаю. Это еще предстоит решить. — Я попросил остановить такси на пересечении Четвертой сой и Сукумвит.

Смысл нашей миссии заключался в следующем. Некогда в прошлом — говорю о времени не более пяти — десяти лет назад — каждая отходящая от Сукумвит боковая улочка могла похвастаться по крайней мере одним прилавком, где продавались жареные кузнечики. Однако по мере того, как твоя, фаранг, культура безжалостно подминала под себя нашу и мы начинали сознавать ее старомодную слабость, традиционная кухня в Крунгтепе уходила в подполье. Но в то же время любой продвинутый фаранг с нескрываемым энтузиазмом клюет на такую кулинарную экзотику, и поэтому единственным местом, где можно отведать жареных кузнечиков, стала облюбованная белыми Нана-плаза.

Мы прибыли на Нана-плаза в тот момент, когда многочисленные охотничьи домики, известные здесь под названием «гоу-гоу» [15]баров, уже зажигали на полную катушку.

— Эй, красавчик! — крикнула мне девушка в черной майке на бретельках, глядя поверх окружавших пивной бар перил. — Я не прочь с тобой прогуляться!

Но звезда Лека горела гораздо ярче моей. Ни девушки, ни транссексуалы не сводили с него глаз, пока мы проталкивались сквозь толпу белых тел в пропотевших майках и шортах. Все казались полупьяными, но больше от широких сексуальных возможностей, чем от спиртного, хотя каждый посасывал ледяное пиво из горлышка бутылки. Все телевизоры — а их светилось тут не меньше пяти сотен — передавали репортаж с Открытого чемпионата Франции по теннису, где наш всеми обожаемый Парадорн бился с противником, имя которого никого не интересовало. Комментария, впрочем, никто не слышал, поскольку десять тысяч аудиосистем забивали все обычной смесью тайской поп-музыки и Робби Уильямса.

Наконец мы добрались до противоположного края площади, где бал правили транссексуалы, при виде Лека немедленно пустившие слюнки. Здешний хозяин прилавка позволил себе явное нарушение исторической подлинности и написал на товарных ярлыках английские названия; водяной клоп, шелкопряд, медведка, ассорти из муравьев, сушеная лягушатина, бамбуковая гусеница, скорпион, кузнечик. Я заказал себе кузнечиков, а матери — водяных клопов, шелкопрядов, муравьев и сушеную лягушатину. И пока продавец наполнял муравьями бумажный пакетик, мы с Леком улучили момент, чтобы понаблюдать ритуал, гораздо более древний, чем сам буддизм. Девушки в юбках с оборками — это был бар, где, хоть не впрямую, хоть и ненавязчиво, но пробуждали фантазии о школьницах, — стояли, раздвинув ноги, в шеренгу одна подле другой. А их подруга с помощью деревянного фаллоса рисовала перед ними на земле замысловатые фигуры. Призвав таким образом богов удачи, она пустила фаллос девушкам между ног, а потом громко стукнула в дверь клуба. Затем с удовлетворенным видом распрямилась: работа выполнена — если уж и теперь клиенты не наводнят их заведение, тогда никто не поможет. И после этого увела подруг в бар и в двадцать первый век.

Возвратившись в клуб, я присмотрел, чтобы Лек в целости и сохранности передал все кулечки с насекомыми матери. Нонг еще не занялась делами — хотела прежде поужинать. Мы уселись в баре и принялись за то, что я скорее назвал бы не ужином, а завтраком. И в течение двадцати минут царила тишина — слышалось только постукивание ногами о пол и переливчатое урчание в кишках. Покончив с едой, я оставил с матерью Лека, а сам поднялся по лестнице с последним пакетиком с кузнечиками.