Аполлоша - Григорий Симанович Страница 7

А случилось так… Шестой день после отъезда Колесова выпал на вторник, день уборки помещения.

Дарья Акимовна Лукина, или просто Даша, как ее издавна называли в обоих домах, «явилась драять конюшню» – так она докладывала шутливо на военный манер, потрафляя юмористическим вкусам полковника в отставке. Лет пятнадцать кряду, раз в десять дней, в очередь с другими клиентами, Даша обихаживала Оболонских, живя сперва поблизости, в Малом Харитоньевском, а в последние годы, уже после гибели Олежки и Веры Матвеевны, – на добровольных выселках в Выхино. После смерти мужа, классного слесаря и вообще рукастого мужика, Даша сочла разумным продать однокомнатную в дорогущем старом центре, купить на окраине, а на разницу плюс заработок жить самой и сына тянуть, пока «утизм» этот проклятый не пройдет.

Сыну Костику шел двадцать шестой год, и болезнь его была врожденной. Называла ее Даша на свой манер– «утизмом». Сперва Игнат, Вера Матвеевна и даже Олег поправляли ее, мол, правильно «аутизм», но потом бросили – какая, в конце концов, разница. Как ей удобно, пусть так и называет.

Даша почти всегда таскала Костика с собой, боясь оставлять одного, хотя аутисты – в основном народ спокойный, молчаливый, покорный, погруженный в себя. А Костик так и вообще особый случай, легкий, нестрашный. Так до его четырнадцати примерно лет и приходила с ним на уборку. Костик тихо садился в уголочке, вещицу какую-нибудь в руках вертел. Потом кубик Рубика ему купили, и он чудесным образом собирал его за три-пять минут, перемешивал цвета на поверхностях и снова собирал. Потом, повзрослев и малость обучившись в специальной школе, что-нибудь читал, что на глаза попадалось или Олег подсовывал, или рассматривал картинки в журнале. Читал и запоминал почти фотографически, намертво, в чем не раз убеждалась мать, хвастаясь перед Игнатом и Гошей уникальными способностями сына. Олежка любил его, опекал, как мог, но, будучи постарше и поделовитее, времени ему уделял немного. К тому же Костик к музыке был совершенно равнодушен, что Олег даже с поправкой на «утизм» принять не мог.

Костик был не то чтобы уродлив, но… Курносый мясистый нос, неестественно широко поставленные, слегка навыкате глаза водянисто– синего цвета и скривленная, словно в застывшей ухмылке, линия тонких, почти всегда приоткрытых губ. Под верхней заметно проступали края десны с редко посаженными зубами. Природа не расщедрилась. Девушка-дурнушка и та не засмотреться.

Впрочем, толк вышел. Уже лет как шесть Даша спокойно предоставляла его самому себе. Теперь за него не боялась. Он работал дома копиистом, да еще был под приглядом компьютера. Обучился быстро, с помощью соседа Шурика, доброго парня. А потом и Георгий Арнольдович немало с ним повозился. Часами сидит ? щелкает как завороженный – не оторвешь. Аутисты – они, как известно, в некоторых сферах удивительные проявляют способности. Особенно при одной разновидности этой болезни, граничащей с гениальностью.

Дома у Оболонских часто никого не бывало. У Даши ключи, проблем никаких, она как родная.

В понедельник, накануне дня уборки, Даша, как всегда, позвонила напомнить, что завтра придет. Она больше любила, когда кто-то дома – хоть поговорить можно с живым-то человеком, душу иногда отвести. А с Игнатием особенно. Он нормальный, свой мужик, не выпендривается. Веру, когда еще жила в квартире, недолюбливала – недобрая по сердцу. На словах вежливая, вроде даже ласковая, а высокомерие чувствовалось, нет-нет да и покажет исподволь, что из разного они теста, на разных ступеньках стоят. Когда Георгия Арнольдовича у него заставала – радовалась. Он умный, разговорчивый, все на свете знает, всегда совет даст, Игнашку любит как брата – дай им Бог обоим: несчастные мужики, один сирота, другой вдовец, сына потерявший единственного…

Даше телефон не ответил. Ну и ладно…

На следующий день, во вторник утром, Даша позвонила в квартиру, Игната не было. Вошла, окликнула. Тишина. Везде заглянула – пусто. Набрала Гоше, но вспомнила, что тот уехал в командировку еще на прошлой неделе – предупреждал, что с полмесяца уборки не надо. Мобильный Игнатия не помнила – дома осталась книжка записная. Может, к соседу заскочил на минутку? С Абрикосовым, соседом по лестничной клетке, бывшим партийным деятелем КПСС, ныне пенсионером при хабалке-дочери и богатом зяте, Игнатий иногда общался по пустякам, заходил бутылочку распить.

Она позвонила, тот в глазок ее увидал – знакомы были, даже как-то пару раз убирала у него, но потом жена его отказала, наняла «элитную». Увидал, открыл, развел руками: не заходил давненько, не встречались, отлучался ли куда – не знает.

Даша решила панику не поднимать – не ребенок, вернется! Поубиралась часок, кошки на душе заскребли, предчувствие, что ли, какое появилось… Однако – делать нечего! – дотерла-домыла-допылесосила. Но перед уходом торкнуло ее что-то в башку. Костика набрала. Велела записную книжку взять на столике у телефона, открыть на «И», найти «Игнатий», задиктовать номер, возле которого написано «моб». От волнения заговорила с сыном, как лет десять назад, когда он совсем еще глупый был, все по команде, по разъяснению. Теперь не то. Теперь он, слава Богу, почти нормальный стал. Так, во всяком случае, ей приятно было думать.

«Абонент не отвечает или временно недоступен».

Все, решила, не буду себе голову забивать. Вернется. Не впервой в загул уходит. Закрыла на оба замка и уехала. Вечером поздно позвонила – молчок. И мобильный талдычит: «…временно недоступен». Три дня кряду звонила. Без толку. И тут уж сердцем почуяла беду. С кем посоветуешься? Только с Гошей. Ему и позвонила. Мобильный в далеком Краснодаре ответил: по счастью, роуминг у Георгия Арнольдовича был включен. Тот выслушал, встревожился. Обещал послезавтра вылететь, если завтра не найдется.