Симфония проклятых - Джек Роган Страница 7

Поэтому она пила. Как-то она попыталась принимать лекарство от депрессии — увидела рекламу по телевизору, — но, когда Тед узнал об этом, разразился грандиозный скандал. Тед заявил, что ей нужно изменить отношение к жизни, может быть, начать гордиться квартирой в Верхнем Ист-Сайде, своей внешностью, наконец, мужем.

Сегодня она не пила спиртного, но, как ни странно, руки у нее совсем не дрожали. Сидя в такси, она смотрела на них и удивлялась, какие они неподвижные. Они вообще казались чужими, как будто принадлежали кому-то другому.

— Ну вот, ребята, Пенн-стейшн, — сказал водитель.

Он остановился у тротуара и выключил счетчик. Когда он сообщил, сколько они должны, Тед бросил на нее взгляд, который как будто говорил: «Вот видишь, сколько ты мне стоишь, сука?» Она не стала ничего отвечать, только подождала, когда он заплатит и вылезет из такси, и выбралась вслед за ним. На тротуаре она стояла на шаг позади него, когда шофер вынул ее чемодан из багажника и поставил у ног Теда.

— Спасибо, сэр, — сказал бородатый темнокожий водитель с акцентом, который она не распознала.

Не обращая на него внимания, Тед взял чемодан, а когда таксист сел за руль и завел двигатель, посмотрел на нее.

— Ну?

Он ждал, и внутри у нее все сжалось от ужаса. Она знала, что этот момент обязательно наступит, и вот он настал. Сейчас муж передумает, не захочет отпускать ее. Он махнет рукой, подзывая другое такси, и заставит ее сесть сзади, без слов предупредив, что с ней будет, если она откажется. Они вернутся в квартиру со сверкающими деревянными полами, потолками высотой в двенадцать футов и кухней за шестьдесят тысяч долларов, где она готовила изысканные блюда, только чтобы сбежать от действительности.

— Какого черта ты ждешь?

— Я не жду. — Она покачала головой. — Просто я… может, хочешь кофе или еще чего-нибудь?

Ей казалось, что мягкая улыбка намертво приклеилась к ее лицу. Заговорив, она вдруг заметила, что уже давно сдерживает дыхание. Сердце так отчаянно колотилось в груди, что было больно.

Тед нахмурился, и она поняла, что он хотел сказать. С какой стати он станет пить с ней кофе? Сука уезжает, и ему придется целых три дня самому о себе заботиться, самому думать о еде, выносить собственное общество и самому обеспечивать себя оргазмами.

— Ты же не хочешь опоздать на поезд, — сказал он тоном, почти не отличающимся от злобных насмешек школьного двора.

Потом он переступил с ноги на ногу и вытер нос, будто там осталась крошка кокаина, которая раздражала его.

Тогда она пошла вперед, и он зашагал за ней, достаточно близко, чтобы она чувствовала его присутствие, точно держал ее на поводке. Они спустились на вокзал под Мэдисон-сквер-гарден, миновали продавцов цветов, рестораны и магазинчики, напомнившие ей грязный аэропорт.

В зале ожидания толпился народ. Было утро воскресенья, и все, кто приехал на выходные, возвращались в Вашингтон, Филадельфию или еще куда-то. Матери с колясками, двадцатилетние девчонки, целующиеся со своими дружками, люди в деловых костюмах. Она заметила актера из сериала, идущего по кабельному телевидению. Он играл копа, но не был звездой. Похоже, больше никто не узнал его или из вежливости не хотел навязываться. Жители Нью-Йорка не склонны лезть в чужую жизнь. Как еще можно объяснить то, что никто не спросил, откуда у нее синяки, которые она прячет под косметикой или темными очками?

Тед довел ее до расписания. Ее поезд в Филадельфию отправлялся меньше чем через полчаса. Они ничего не говорили друг другу, просто ждали, и по коже у нее бегали мурашки от его присутствия, она не могла произнести ни слова, сердце отчаянно колотилось в груди. Ей очень хотелось исчезнуть, но она могла только молчать и не шевелиться, опасаясь, что любого слова или движения будет достаточно, чтобы вывести его из себя.

Поезд опаздывал. Чемодан стоял на земле около их ног. Когда по расписанию наступило время отправления, Тед заворчал:

— Проклятье. — Он посмотрел на нее. — Надеюсь, твоя мамаша наконец действительно сдохнет, потому что ты едешь туда в последний раз.

Его слова причинили ей сильную боль, которую она не стала скрывать, потому что давно поняла: он как раз этого и добивается. Если бы она улыбнулась, попыталась отмахнуться, успокоить его, он бы заподозрил неладное.

— Милый, она же моя мать. И я еду к ней всего во второй раз…

Тед медленно протянул руку, так нормальный муж ласково прикасается к жене. Но вместо того чтобы погладить, сильно сжал ее предплечье большим и указательным пальцами. Судорожно вздохнув, она прогнала слезы и ничего не сказала, зная, что если привлечет к себе внимание, то жестоко заплатит за это.

— В последний раз, — повторил он.

— Хорошо, я поняла. В последний раз.

Так и было. Первый раз она проверяла, отпустит ли он ее и хватит ли ей смелости это сделать.

Объявили ее поезд. Сдерживая радость, она подняла с земли чемодан.

— Эй, — позвал он ее ласковым голосом, будто хотел сказать: «Ну же, малышка». — Давай прощаться.

На сей раз улыбка была настоящей. Внутри у нее все сжалось, но она поцеловала его. Тед стоял очень близко, касаясь грудью ее груди, и не спешил закончить поцелуй.

— Кто тебя любит? — спросил он.

— Ты.

— А кто любит меня?

— Я тебя люблю.

Если бы вокруг было меньше народа, если бы мимо них не спешили на посадку люди, он бы, наверное, схватил ее за бедра и прижался так, чтобы она почувствовала его, но он отошел на шаг, протянул руку и, прикоснувшись к щеке, довольно грубо погладил большим пальцем.

— Три дня. Не заставляй меня приезжать за тобой.

Он улыбнулся, словно удачно пошутил, и она улыбнулась в ответ.

Потом она встала в конец очереди, и ей отчаянно хотелось закричать, чтобы пассажиры перед ней перестали топтаться на месте и поспешили, пропустили ее вперед. Заставляя себя делать короткие вдохи, чувствуя, как колотится в груди сердце, она с трудом сдерживалась, чтобы не оттолкнуть кого-нибудь с дороги.

Полная латиноамериканка проверила ее билет и пропустила. На стене висел плакат: «Проход только для пассажиров с билетами». Она почувствовала, как жаркая волна коснулась ее шеи. Может, это был взгляд Теда, смотрящего на нее, или всего лишь возбуждение и радость. Наверное, ей следовало обернуться и помахать ему, чтобы убедиться, что он ничего не заподозрил, потому что иначе он вполне мог купить билет и догнать ее до отправления поезда. И тогда ее планам конец. Но она просто не могла заставить себя еще раз взглянуть на него.

Она знала совершенно точно, что он все еще следит за ней, стоит и смотрит ей в спину, а внутри у него полыхают ярость и презрение. Когда она вернется, он заставит ее пожалеть о том, что она уезжала, как это было в первый раз. Когда она вернется…

На середине лестницы, ведущей на подземную платформу, она наконец позволила себе широко улыбнуться, и это привело ее в ужас. Еще рано радоваться. Она отчаянно дрожала. И если раньше она умирала от жары, то теперь ее трясло и она никак не могла согреться. Господи, как же она хотела выпить! Например, «отвертка», водка с апельсиновым соком, — старый как мир напиток, ничего изысканного, но какой классный! Если правильно смешать, получается потрясающе.