Стены молчания - Филип Джолович Страница 63

Она посмотрела на Раджа.

— Отвращения? — предложил Радж.

Баба Мама нахмурилась:

— От лицемерия. — Ее рука опять опустилась в чашу с фисташками. Она посмотрела на меня. — Подойдите.

Я не мог сдвинуться с места.

— Хорошо, — сказала она. — Я подойду сама, — она выбралась из кресла, втянула в себя огромный живот и пошла. У нее под ногами хрустела скорлупа от фисташек.

Подойдя ко мне, Баба Мама взяла меня за подбородок. Я почувствовал, как кольца на ее пальцах вжались мне в кожу. Она подняла голову и начала пристально всматриваться в мое лицо, даже не моргая своими поросячьими глазками.

— У нас однажды был человек, очень похожий на вас, — она отпустила мой подбородок и вернулась в кресло. Потом закуталась в плед, словно в комнате было холодно. — Мне кажется, он плохо кончил.

Внезапно я захотел пить. Я попросил воды. По крайней мере я думал, что попросил. Казалось, никто этого не заметил. Поэтому я просил снова и снова. Я чувствовал, что уже кричал, но люди вокруг продолжали игнорировать меня. Я понял, что мои губы шевелились, но я не издавал ни звука.

Мне надо было двинуться, доказать, что я еще владею своим телом. Я напрягся, мои мышцы напряглись и потом расслабились. Я напрягся еще раз и почувствовал, что меня понесло на огромной скорости мимо Бабы Мамы по направлению к занавеске из стеклянных шариков.

Я провалился сквозь нее. Я не думал, что будет шум, но потревоженные шарики зазвенели, словно я разбил хрустальную витрину на новогодней распродаже.

Балкон был занят. Три женщины сидели в плетеных стульях вокруг стола, на котором стояли кружки пива и лежали пачки сигарет. Эти женщины что-то шили или вязали — я разглядел, как нитки крутились вокруг их пальцев, затем уходили под стол и скрывались в грязных клубках.

Я развернулся. Две женщины продолжали делать свое дело. Третья повернулась, и я взглянул в ее лицо.

Это было мужское лицо, окаймленное черными блестящими волосами. Без сомнения, это было лицо пожилого человека с впалыми щеками, потому что он был беззубым. У него были большие глаза, печальные и злые, на его подбородке и под носом можно было разглядеть щетину.

Губы и глаза говорили о возрасте и о том, что это был мужчина.

— Черт, — хотел сказать я, может, и сказал. Я не слышал ответа, а чьи-то массивные руки обняли меня и втащили назад в комнату, в присутствие Бабы Мамы.

Тот, кто вытащил меня с балкона, теперь прислонил меня к полкам, я уткнулся лицом в корешки книг. Я чувствовал запах старой бумаги и вкус горькой пыли.

В отдалении я слышал Бабу Маму.

— Возьми своего друга в комнату. Пускай насладиться тем, за что заплатил.

Нет. Нет.

Радж смеялся. Я открыл глаза и увидел ряд свастик. Фигурки, танцующие в кругах, располагались вдоль книжной полки.

Я почувствовал, как меня развернули, и моя рука легла на плечо Раджа.

— Самое время оставить Бабу Маму одну, — весело сказал он.

И затем я услышал голос моего отца: «Расскажи ему о Приити. Давай, сотри эту глупую улыбку с его лица».

Когда я снова открыл глаза, я увидел лампочку, болтавшуюся под потолком, выложенным пластиковыми серыми плитками.

Рядом со мной сидела загорелая девочка. Она была очень худой, практически истощенной. У нее были выразительные несчастные глаза, а на ее коже, несмотря на смуглый цвет, были видны прыщи, может, возрастные, а может, и того хуже.

Она была обнаженной, как и я.

Я посмотрел вниз и увидел свой член, еще не полностью опавший и без презерватива.

Боже, нет. Скажи мне, что я не сделал этого. Прошу, только не это. Я не чувствовал себя так же, как после того как мы с Кэрол занимались любовью. Но мы любили друг друга не в замасленной комнате-коробке, не на вонючем матрасе при свете одинокой сорокаваттной лампочки.

Я сел и надел рубашку. Я попытался вытереть пот, который градом лил с меня. Пот после секса? Здесь было достаточно жарко, чтобы даже саламандра вспотела. Поэтому, может, ничего не было. Но как я мог быть уверен?

— Я… я имею в виду, мы. Ну, было что-нибудь?

Девочка посмотрела на меня и поправила волосы. Затем она взяла небольшую тетрадь, открыла ее и написала на странице цифру. Там уже было много цифр. Она написала пятьсот.

Я должен был ей пятьсот рупий. Боже, это одиннадцать долларов.

Она закрыла тетрадь. Это была обыкновенная школьная тетрадь, на ее обложке был нарисован герб — слоник с четырьмя руками.

Дверь скрипнула, и появилось улыбающееся лицо Раджа.

— Я же говорил, что будет интересно, — сказал он.

Когда мы проходили мимо вышибал, разные мысли крутились у меня в голове. Нацисты были не единственные, кто использовал свастику.