Край чудес - Ольга Птицева Страница 62

Задыхаясь от смрада, Кира в последний раз махнула рукой, не надеясь даже, что отгонит тварь. Гвоздь вспорол тьму, в ней прорезался слабый прямоугольник света, и тень отступила. Поджала суставчатые лапы, опустила на них тяжелую голову. Ничего, можно и подождать. Холод сковывал мышцы, разливался по телу равнодушным ожиданием сна. Кира вспомнила: замерзнуть – самая легкая смерть. Хватит ли подвального холода, чтобы сердце остановилось? А когда оно остановится, тварь набросится на нее? Или мертвая плоть ей не нужна, а нужны страх и боль? Сон накатывал волнами, вместе с тихим гулом, исходящим от стен. Кира моргала все медленнее, прямоугольник света ускользал. А когда в нем вырисовалась фигура, Кира не испугалась. Она вообще уже ничего не чувствовала. Ни усталости. Ни тоски.

– Вставай, – раздалось над ней, кто-то тряхнул ее за плечо. – Вставай.

Она застонала.

– Нельзя тут спать. – Ее потянули наверх за руку. – Проснешься совсем мертвая.

Кира позволила тянуть себя и трясти.

– Вставай! – настойчиво сказали ей. – Тебе нужно идти.

– Зачем? – спросила она, с трудом отлепляя язык от неба.

В ответ ей вспыхнул луч фонарика. Кира зажмурилась, а когда открыла глаза, то увидела, что над ней склонился смутно знакомый мальчик. Щуплый, всклокоченный. Кира уже встречала его, но где – стерлось из памяти.

– Там беда, надо идти.

Мальчик говорил так тихо, что пришлось приподняться на локтях, чтобы разобрать.

– Тарас.

– Тарас, – кивнул мальчик. – Ты пойдешь со мной?

– Пойду.

Мальчик протянул ей руку, Кира сжала ее в своей. До выхода из подвала оставалось совсем немного. Она и сама бы до него доползла. На пороге Кира обернулась. Мальчик подсветил зал ручным фонариком. Луч пронесся по обездвиженным телам на полу. Раз – тот, без обуви, что сидел у стены. Два – тот, что лежал чуть дальше, у него еще развязались шнурки. Три – парень с татуировкой на предплечье. Четыре – кудрявая женщина, лежащая лицом в пол. Пять – совсем юный еще парнишка, с него сняли футболку, а вот кепка осталась, примерзла к отросшим волосам. Шесть, семь, восемь – сваленные в углу кучей, уже не понять, кто из них кто. И дальше, неразличимые в темноте.

– «Нимостор»? – только и спросила Кира.

Мальчик нехотя кивнул.

– Они замерзли здесь?

Еще один кивок.

– Живьем?

Мальчик задумался.

– Здесь живых не бывает.

Перехватил ее руку повыше запястья и повел за собой мимо лестницы в глубь этажа, где по стенам гуляли всполохи разгорающегося огня.

– Как тебя зовут? – не выдержала Кира.

Мальчик не ответил, вжал голову в плечи.

– Откуда ты здесь?

Снова тишина.

– Кто ты? – Кира дернула на себя его руку, он обернулся на ходу.

Над верхней губой темнела большая родинка.

– Куда мы идем? – спросила она.

Мальчик отвернулся.

– Ты же потерялась. Я вывожу тех, кто потерялся.

Они уже прошли весь нижний этаж насквозь и начали подниматься по лестнице. С каждым шагом темнота подвала редела, словно впереди кто-то зажег свет. Кира остановилась. Мальчик дернул ее вперед, но она не поддалась.

– Мне нужно найти друга. Я без него не уйду.

Мальчик поджал губы – полноватые, пересохшие в уголках.

– Не надо идти к другу, – сказал он равнодушным, бесплотным голосом. – Надо идти к себе. Когда придешь к себе, то и к другу вернешься.

Он смотрел мимо Киры, но держал ее за запястье крепко – так просто не вырваться.

– Да что с вами не так? – взорвалась она, оттолкнула мальчика, тот потерял равновесие и полетел на ступеньки, утягивая Киру за собой.

Колени больно ударились о бетон, джинсовая ткань разошлась. Кира зашипела сквозь зубы. Мальчик сидел на корточках, пережимая пальцами одной руки рассеченную ладонь другой. Кровь текла по его запястью.

– Твою же мать, – выругалась Кира, нащупала боковой карман рюкзака.

Антибактериальные салфетки, сухой платок. Кира подползла к мальчику, осторожно расцепила его пальцы и приложила салфетку к рассеченной ране. Мальчик дернулся. Живой, значит. Кира надавила сильнее. По салфетке расползлось красное пятно.

– Нельзя останавливаться, – сказал мальчик, перехватил у нее из рук сухой платок и приложил поверх влажного. – Времени осталось немного. Тебе надо уходить. Ты не ховринская, не тяни, только хуже будет. Если долго тянуть, то больней. Просто бери и уходи.

Теперь он смотрел осознанно и цепко, будто боль его разбудила. И шептал так горячо, что Кира запуталась – о Ховринке он говорит или о доме, где ждут ее мама и сумасшедший дед. Спят еще, наверное. Если для них это хорошая ночь. Для кого-то же она должна быть хорошая. А если плохая, то не спят, а ловят дедовых чертей, ищут потерянные значки и пьют корвалол.

– А если это неправильно? – спросила Кира. – Если нельзя бросать? Если это подло?

Мальчик дернул плечом.

– Иногда нужно спасать только себя. И уходить. Иначе навсегда останешься. – Он сбился, кашлянул. – Вот я и ушел.

– И как? Стало лучше?

Мальчик промолчал. Пока он промокал салфеткой кровь и прикладывал к ране свежий платок, Кира смогла его рассмотреть. Он был старше, чем ей показалось вначале. И еще знакомее.

– Просто стало, – сказал он, забирая протянутую пачку салфеток. – Я выбрал. Я теперь тут. И ты выбирай, где тебе быть. И с кем. – Кивнул на лестницу. – Поднимайся на два пролета и поворачивай налево. – Посмотрел на притихшую Киру. – Что сидишь? Иди.

Она поднялась, поправила лямки рюкзака. Поскрипывали перила. Уже не страшно, уже привычно. Иногда нужно просто уходить, чтобы не остаться. Кира кивнула мальчику, но тот прислонился спиной к стене и устало прикрыл глаза. Совсем взрослый. Лет семнадцать, не меньше. Но такой тоненький и смуглый, будто ребенок, забегавшийся на солнцепеке.

Через два пролета Кира вышла на этаж. По коридору направо было темно, а в левом ответвлении слабо моргал свет, как от старой лампочки в подъезде. Туда. Мальчик сказал налево – значит, надо идти налево. Если не хочешь остаться, надо уходить. Каждый шаг разносился по этажу. Уйти? Да, уйти. Нельзя остаться. А свет все набирал силу. От подъездной лампочки к плафону в тряпичном абажуре, от плафона к настольной лампе, от лампы к прожектору. Кира заслонила лицо локтем, чтобы глаза успели привыкнуть, и продолжала идти, опираясь на стену другой рукой. Мальчик сказал налево. Если не хочешь остаться, то уходи. Шершавый бетон под пальцами оборвался острым стыком, и рука заскользила по чему-то холодному, неожиданно гладкому.

Расписанная стена Ховринки закончилась, а впереди начинался узкий коридор из матовых стекол. Они светились изнутри, гудели мерно. Кира постучала по ним костяшками. Будто не стекло, а лед. Такой же, как был в подвале. Такой же, что сковал мертвые тела сектантов «Нимостора». Кира прислонилась к стеклу, подышала на него, а когда открыла глаза, то увидела себя.