Сон разума - Наль Подольский Страница 60

Опасливо косясь на телефонный аппарат, она направилась к очередному компьютеру, и через минуту зудение принтеров стало хоровым.

— А какова у вас система оплаты? — Чтобы помочь ей успокоиться, он заговорил лениво, со скучающими нотками: — Я имею в виду, кому конкретно платить?

— В кассу, — последовал еле слышный ответ, — в коридоре налево окошко. Квитанции принесете мне.

— Я полагаю, мне следует заплатить за двенадцать распечаток? — Он сделал небрежный жест в сторону таблички на столе.

На ее лицо вернулось страдальческое выражение.

— Хорошо, хорошо, — сказал он поспешно и тихо, — уверяю вас, эти последние распечатки не увидит никто, кроме синьоры Торелли, — и мысленно добавил: «Да и она не увидит» — я заплачу за шесть распечаток.

Девушка благодарно кивнула.

Через четверть часа адвокат уже направлялся к воротам парка, ступая по яркому ковру из опавших кленовых листьев. Он специально пошел по боковой аллее, приметив на ней, у пруда, одинокую садовую скамейку: ему не терпелось хоть краем глаза заглянуть в распечатки, чтобы иметь по дороге домой материал для размышлений. Он уже приготовился устроиться на скамейке и начал отгребать в сторону скопившиеся на сиденье листья, как почувствовал в пояснице, у крестца, легкий холодок. Удивленно подняв глаза, он увидел двух лебедей, с интересом разглядывающих извлеченные им из кармана свернутые рулоном бумаги.

Это уже мания преследования, строго сказал себе Александр Петрович, птицы просто привыкли попрошайничать. Лебеди лениво поплыли прочь, но холод в спине не исчезал, и адвокат был вынужден оглядеться кругом уже вполне профессионально, изображая праздный интерес гуляющего человека к окрестностям. Рядом, за решетчатой оградой, на шоссе припарковался салатного цвета «Москвич», водитель которого, выйдя наружу, пристраивал на ветровом стекле щетки дворников, хотя дождя не было.

Поставив на скамейку ногу и поправив на башмаке шнурок, адвокат пошел вслед за лебедями, которые удачным образом уводили его вглубь парка. Пошарив в кармане, он нашел жевательную резинку и бросил птицам, одна из коих немедленно ее проглотила.

Так, не спеша, он добрался до центральной аллеи, защищенной от любопытных взоров густыми кустами, и быстро пошел по ней, почти побежал, в противоположную от главного входа сторону, к дальнему углу парка, где успел ранее приметить в ограде два изогнутых железных прута, образующих дыру, куда можно было пролезть.

Осторожно выглянув в дырку, он убедился, что «Москвич» остановился у ворот. Далее уже было несложно дождаться свободного такси и, протиснувшись между прутьями, остановить его.

— К ближайшему метро и, если можно, поскорее, — попросил он таксиста ласковым голосом.

Пролетая мимо салатного «Москвича», Александр Петрович успел запомнить номер, но лица водителя не разглядел: тот быстро наклонил к рулю голову.

«Профессионал», — печально вздохнул адвокат.

«Москвич» немедленно сел им на хвост.

— По-моему, вас пасут, — вскоре заметил таксист, почему-то при этом радостно скалясь.

— Да, — беспечно заметил Александр Петрович, — псих один, с утра привязался. Говорит, будто я его родственник, и хочет делить со мной какое-то наследство. Нынче много развелось сумасшедших.

— Это уж точно, — подтвердил шофер, улыбаясь еще шире.

Чтобы приободрить его, адвокат извлек из бумажника несколько долларовых бумажек и расположил их в руке веером. Стрелка спидометра тотчас поползла вправо.

Уйти от погони не удалось, но доллары свое дело сделали: резко затормозив, водитель остановился у самого входа в метро, и, юркнув под землю, адвокат успел втиснуться в уже закрывающиеся двери вагона.

После серии пересадок он почувствовал себя в безопасности. Выбравшись на поверхность и найдя подходящее кафе, он смог наконец заняться просмотром бумажек, из-за которых успел подвергнуться преследованию, причем непосредственно с момента, когда они попали в его руки.

Едва бросив беглый взгляд на распечатки, Александр Петрович присвистнул, вернее, попытался присвистнуть, ибо свистеть не умел. В детстве он считал это серьезным своим недостатком и пытался тайком упражняться, и вот вдруг сейчас губы вспомнили сами давно забытое занятие, сложились в трубочку и попытались свистнуть, как и много лет назад, безуспешно.

Накануне, в купе поезда, бормоча себе под нос перед сном, что получит, наверное, не менее двух неприятных сюрпризов, он и не подозревал, насколько окажется прав. В одних только этих бумажках сюрпризов оказалось три.

Прежде всего, почка, из-за которой так убивалась троюродная кузина, принадлежала мужчине, погибшему в возрасте сорока восьми лет. Об имплантации ее двадцатишестилетней Клаве не могло быть и речи: независимо от других параметров, отторжение было гарантировано. Старый врач, петербургский друг адвоката, оказался прав: Клава не собиралась делать никакой пересадки. Для чего ей в таком случае эта почка?

Во-вторых, две из шести медицинских распечаток содержали сведения не о тридцати параметрах, упомянутых Хуаресом-Баранкиным, а о значительно большем количестве, свыше пятидесяти, и включали в себя не только биохимические данные, но и физиологические. Часть из них, как, например, пульс и кровяное давление, не могли быть получены при обследовании трупа или умирающего человека. Объяснения этим странностям можно было придумывать разные, но все они согласовывались со зловещей репутацией «Пигмалиона».

И наконец, совсем уж невероятными оказались распечатки сведений о донорах. Здесь были паспортные данные, такие, как год рождения, место жительства и национальность, вполне логично указывалась профессия — кто же захочет пересаживать себе легкие стеклодува или почки рабочего с комбината химических удобрений, но помимо этого в трех случаях имелись и достаточно подробные биографии, что не поддавалось уже никакому рациональному объяснению.

Александр Петрович оказался перед трудной дилеммой. С одной стороны, было ясно: Клава пытается втянуть его в авантюру, наверняка опасную, а возможно, еще и некрасивую. Но на другой чаше весов лежали родственные амбиции, а также собственное его любопытство, успевшее уже пробудиться и подмывавшее продолжить расследование.

Он отправился к дому пешком, на ходу размышляя, как поступить. Решение вскоре созрело: здравый смысл прежде всего. Клава бессовестно врет и, попросту говоря, подставляет его, Самойлова. Пускай и она сама, и ереванские родственники закатывают любые истерики — играть в кегли динамитными шашками он не намерен.

Добредя до Мясницкой, он уже твердо знал: его миссия в Москве окончена. Спешить было некуда, он прогулочным шагом дошел до вокзала и купил билет на ночной поезд. Оставшийся свободным вечер уйдет на прощальный ужин с хозяевами. Он решил, что попытается вытащить их в ресторан.

Он вошел в свою парадную и успел нажать кнопку вызова лифта, когда перед ним возник человек в сером плаще и, явно предвосхищая возможную реакцию адвоката, отрезал ему путь к отступлению, разместившись между ним и входной дверью.