Подвал. В плену - Николь Нойбауэр Страница 6

– Когда бы я успела? Ты шутишь, я только час назад обо всем узнала! – Она постаралась спрятать глубже под стул свои ноги в сапогах с десятисантиметровыми каблуками.

Когда Вехтер наконец дозвонился до нее, где-то на заднем плане он уловил громкие басы клубной музыки и немного ей позавидовал. Хотя нет, то была не зависть. Но сейчас не время для этого.

– Тебе идут эти сапоги. Значит, на месте орудия преступления мы не нашли. Бек нам точно скажет, что следует искать, возможно нож. Элли, это твоя работа.

– Где начальница? – спросила Элли.

– Она лежит в постели с температурой сорок. Угрожала начихать на каждого, кто попытается связаться с ней. Даже если убьют архиепископа ^[5] или Беккенбауэра ^[6].

– У нас ведь сейчас кардинал.

– Кто? Беккенбауэр? Рад за него, давно пора было. Нам в любом случае придется обходиться без начальницы, но мы справимся.

Дверь в комнату распахнулась. Может, это Ханнес? Но внутрь шагнул Целлер и сел на свободный стул недалеко от входа, не снимая длинного пальто. Что здесь забыл начальник уголовной полиции? Обычно его не увидишь на утренних обсуждениях, он не вмешивается в оперативную работу. За кем он наблюдает? Неужели за самим Вехтером? Или это из-за того, что убита важная дама Беннингхофф? Целлер всегда разделял людей на важных и неважных. Начальник уголовной полиции осмотрел комнату, его взгляд скользил от сотрудника к сотруднику. Он примечал, кто присутствует, а кого нет. Вехтер продолжал, не обращая внимания на начальника:

– В подвале дома мы обнаружили человека, которого подозреваем…

Его прервал чей-то вздох. Вехтер обернулся к Целлеру: тот протирал очки.

– Не обращайте внимания, господин Вехтер.

Ага! Теперь они стали на «вы». Ему надо было переговорить с Берни, когда они еще стояли внизу.

– Подросток четырнадцати лет, Оливер Паскаль Баптист из района Богенхаузен. Допрашивать его мы пока еще не можем. Он лежит с тяжелыми травмами в больнице на правом берегу Изара. Травмы, вероятно, получены от побоев или во время борьбы.

Краем глаза комиссар заметил, что Целлер делает пометки. Ага! Значит, его интересует маленький Баптист, а не жертва.

– Отец мальчика, Лорен Баптист, подавал заявление о пропаже парня. До него мы еще не дозвонились. Мать умерла много лет назад.

Баптист… Баптист… Что-то знакомое. Необычная фамилия, которая снова мелькнула у него в голове. В газете, в разделе экономики, была статья о новых небоскребах на севере Мюнхена. «Баптист и партнеры», аудит предприятий. К маленькому Баптисту добавился теперь и большой.

– Элли, судмедэксперты уже сказали что-нибудь?

Она лишь подняла руки вверх:

– Я же говорила: когда бы я успела?..

– Тогда я лучше сам этим займусь. Мне все равно нужно в больницу, может, я еще застану там врача. Элли, ты поедешь со мной.

Дверь отворилась, на пороге комнаты для совещаний показался Ханнес и смахнул с головы снежинки.

– Извини, Вехтер, мне нужно было сначала расчистить выезд… – Он заметил Целлера и тут же умолк.

– Отлично, Ханнес. – Вехтер выключил проектор. – Мне от этого ни холодно, ни жарко. Поедешь со мной в больницу, тебе даже раздеваться не нужно. Элли вместо этого займется квартирой и соседями, которых еще не опросили.

В ответ Элли возвела глаза к потолку и отвернулась. Это не помогло: Ханнес нужен был Вехтеру в больнице. Он был в деле с самого начала и знал подозреваемого, Вехтеру не придется ему ничего дополнительно объяснять.

Все прочие задачи быстро распределили, комнату заполнил грохот отодвигающихся стульев и шорох курток. В людском водовороте возле Вехтера неожиданно оказался Целлер.

– Доброе утро, Михаэль.

– Вот как, ты снова вспомнил мое имя?

– Да ладно тебе, ты же знаешь, как все обстоит. Можно тебя на пару слов, пока ты не ушел? Ты ведь уже наверняка выяснил, кто такой Оливер Баптист…

– Да. – Вехтер резким движением застегнул молнию на куртке. – И ты даже не представляешь, насколько мне это безразлично.

Элли плюхнулась на один из освободившихся стульев, который под ее весом угрожающе скрипнул, и помассировала ноющие ноги. Ах, зачем она только надела эти сапоги на высоких каблуках! Она подумала, что никогда больше не выйдет в них на улицу, пусть ей даже придется бегать в перлоновых чулках.

Ну, прекрасно. Ханнес теперь отправится к главному подозреваемому, а ей придется торчать на месте преступления. Это ее немного задело. Элли не думала, что Вехтер поступил так намеренно, он на самом деле старался. Но иногда этих стараний было недостаточно. Элли сначала почувствовала нечто похожее на слабый укол в сердце, потом еще один и еще, пока не превратилась в настоящую куклу вуду. Как она только могла думать, что в отделе Михи хорошо работать? Очень плохая идея!

Было светло, но роллеты оставались опущенными, сквозь них пробивался свет прожекторов со стройки напротив. Пол на кухне покрывала засохшая красно-бурая кровь. Место было широко огорожено, и все же на нем виднелось множество следов и отпечатков обуви. Лишь светлое пятно и кое-какая разметка говорили о том, что здесь недавно кто-то лежал. Элли уже наловчилась не обращать внимания на приступы паники, то и дело охватывавшие ее, но все внутри кричало о том, что ей нужно бежать. Лишь от одного эффекта Элли никак не могла избавиться: она все видела словно издалека, но с этим можно было работать. Ведь орудие убийства пока что не нашли. Криминалисты упаковали в пакеты все ножи из квартиры, но ни один не подошел.

Элли взглянула на Хранителя Молчания. Он стоял на кухне, скрестив руки на груди, и осматривал место преступления или, по крайней мере, делал вид. У него было обычное имя – Ганс-Дитер Штаудингер. Но привычными мерками этого человека измерить было невозможно. Элли до сих пор не знала, был он гением или просто лентяем.

– ХМ, тебе в этой квартире что-нибудь бросается в глаза? – спросила она.

Он поднял брови и взглянул на пятно.

– Конечно бросается. Кровь.

– А кроме лужи крови? Что-нибудь замечаешь?

Хранитель Молчания пожал плечами:

– Пф-ф-ф.

– Точно. Пф-ф-ф. Глазу не за что зацепиться. Все выглядит так, словно здесь никто и не жил никогда.

Элли припомнила свою комнату в общежитии: фотографии в рамках, коллекция деревянных статуэток животных, с которой она не могла расстаться, железная маркерная доска, на которой висели концертные билеты и неиспользованные планы диет, засохшая свинка из марципана, кучи выглаженного белья и стопки непрочитанных книг… Здесь же ничего подобного не было.