Точка возврата - Мария Ильина Страница 6

Девушка в пышном платье, с букетом белых пионов, казалась далекой, холодной, будто стояла не на том же раскаленном тротуаре, а парила в воздухе. Золотистые перышки волос и отстраненный взгляд делали ее похожей на барышню-революционерку из какой-то пыльной книжки.

Преданно взглянув на Антонину, Суслик принялся тараторить с приторной сладостью в голосе, особенно широко улыбаясь и сверкая грызуньими зубами. Эх, пересолил! Взгляд начальниковой дочери вдруг сделался суровым, как у отца.

— Довольно, Александр! Вы заслуживаете самого строгого порицания! — она бойко сыпала мертвыми, газетными словами, которые Левке трудно было запомнить. Чтобы получше расчихвостить незадачливого поклонника, Антонина стала выгораживать Левку.

— Тошка! Ты что? Зачем хулигана оправдываешь? Тебе бы прямиком в адвокаты! Выйдет толк! — отец восхищенно улыбался, готовый простить провинившегося шофера, будто этого требовал будущий дочкин успех. Потом для порядка заметил:

— Ладно уж, пока не буду наказывать драчуна, но под твою ответственность.

Антонина почувствовала, что заигралась, впервые по-настоящему заметила Левку, скользнула по нему презрительным взглядом, но давать задний ход не решилась.

— Ладно, займусь его перевоспитанием.

И гордо посмотрела вдаль поверх Левкиной головы на Кремль.

Дождь скреб по подоконнику, как крысиные лапки. Левка повернулся на бок. Скрипели продавленные пружины, за ширмой всхрапывала мать. Он замер в неудобной позе, про себя матеря весь мир и это мерзкое, темное, октябрьское утро. «Ну, что за жизнь такая! Спать не спится, а шуметь не смей, лежи себе, как мумия в саркофаге! Ну, была не была, поздравлю сегодня с днем рождения Антонину Сергеевну», — скорчил рожу, представляя, как произносит это имя и отчество. Аж челюсть свело! Тьфу ты! Антошка она, Тошка — маленькая комнатная болонка на вышитой подушке! Кукла, краля!

Вот уже несколько месяцев ему не терпелось доказать, что она не права, стащить с пьедестала на землю и просто обнять, как обычную девчонку, разорвать дорогие тряпки. Левка напрягся весь, сел на кровати, поморщился от визга пружин.

«Среднюю дурешку уговорить — пара пустяков. Они сами за мной бегают, в глаза заглядывают. Одна баба постарше как-то сказала: "Энергетика в тебе есть!" Слово какое-то чудное, с газетных передовиц. Но слово словом, а суть одна: парень хоть куда. Только она этого не понимает!»

С Антониной с самого начала все пошло не так, она только и делала, что поучала, воспитывала. Ни от кого другого он бы подобного не потерпел. А тут, нате вам, слушал скромно, как ягненок, а на себя злился, аж кипел весь.

Девка смеет так разговаривать с ним, с мужчиной! Это же ни в какие ворота! И сделать ничего не получается, хоть в лепешку разбейся! А она все лезет в голову без спросу, захватчица!

Он встал, пошел на кухню умываться; вода — холодная, ржавая — заплясала тонкой струйкой по обколотой эмалированной мойке. Заглянул в обломок зеркала, прилаженный к прокопченной стене. «До чего же помятая рожа! Тоже мне, герой-любовник!»

Левка включил примус, засвистел обросший накипью чайник. Мысли вновь побежали по привычному кругу. Принялся лихорадочно перебирать в памяти свои достоинства, как бедняк монетки перед покупкой. «Ну, сильный, ловкий», — воодушевившись, поиграл мускулами, стул жалобно скрипнул и начал припадать на одну ножку. «А как Петьке-зазнайке врезал! Ишь, вообразил себя главным! Сам ведь трус, сморчок! Меня так никто не назовет. Если драться, то, хоть убейте, на волос не сдвинусь! Слабых не трогаю, не по — пацански это! Только не поймет краля, не оценит. Скажет: "Хулиганство, безобразие!" И рожу скривит».

Попробовал взглянуть на себя ее глазами: ничего утешительного! Расхристанный придурок с папиросой в зубах. Вечно лохматый, грубые лапы в машинном масле — прямо карикатура из журнала «Крокодил»! А она возвышенная, загадочная. Неужели нечем с ней тягаться?! Конечно, Левка много и запоем читал, правда, неряшливо, без разбору. Если книга цепляла, тут, как с дракой, — до конца! Герои становились родными, авторы же только раздражали, одним своим существованием говоря, что все написанное — вранье. Левка специально не запоминал их имен. Ну, как тут блеснешь эрудицией!

Он все больше нервничал. «Пойду поздравлю! Все-таки у нее день рождения. Я же не трус! Отошьет, ну и хрен с ней!» Левка начал думать о подарке и тут вспомнил про серебряную ложку, ту самую, что появилась у него в сорок первом. Она много лет лежала в ящике в самом дальнем углу. Сколько раз можно было загнать ее на рынке, купить что-нибудь. Но от одной такой мысли становилось противно, будто он и впрямь вор. «Подарить — другое дело!» Левка вприпрыжку кинулся в комнату, мать еще спала, зажигать свет не решился, все-таки пять минут седьмого. Резко дернул нижний ящик стола, засунул руку как можно глубже. «Вот она! Нащупал!» Он включил ночник, развернул ветхую тряпку, выглянул почерневший черенок. «Черт! Еще чистить придется, а все, как назло, уже начали вставать». Мать окликнула:

— Который час?

— Рано еще, спи! — судорожно прикрыл сверток газетой. «Сейчас буду бриться в комнате, возьму воду, мыло, зубной порошок, почищу, пока мать окончательно не проснулась». Левка лихорадочно оттирал черноту негнущимися холодными пальцами, чувствуя себя вором и замирая от страха. За ширмой взвизгнули пружины. Сунул ложку в карман, схватил бритву и от души хватил себя по щеке. Первое, что увидела заспанная мать, — окровавленное лицо сына. Она вскрикнула, раскудахталась. Едва уняв кровь и ругаясь про себя десятиэтажным матом, он выскочил в промозглое серое утро.

День не заладился, все шло незадачливо, муторно. Ближе к вечеру, когда Сергей Юрьевич собрался ехать домой, Левка выдавил из себя:

— Можно поздравить Антонину… Сергеевну? (Нет, с этим именем— отчеством у него явно нелады!)

— Хорошо! Только быстро! Не люблю я эти праздники, баловство одно. Ну кто, скажите на милость, отмечал мои двадцать три года?! Тогда, в восемнадцатом, другой был настрой, азарт. Решались судьбы мира! И мы другие были, не такие жидкие, как ваше поколение. Мы листовки клеили и радовались. А вам лишь бы пластинки крутить да плясать!

Левка хотел возразить, что Антонина — очень серьезная девушка, но осекся, где ему с Сергеем Юрьевичем спорить. Государственного мышления человек, жизнь насквозь видит! Настоящий коммунист! Всего Ленина и Сталина наизусть знает. Под любую ситуацию нужную цитату выдает, как фокусник зайца из шляпы выдергивает! Вечером без томика из собрания сочинений спать не ложится (это домработница рассказывала.) Левка ей верил, иначе как можно все это упомнить?! Это какой же умище надо иметь! Сам Левка от любого политического чтения начинал зевать на второй строчке и осилить за раз больше страницы не мог, хоть плачь! Даже если доползал до конца главы, вспомнить, что в начале, хоть убей не мог, прямо беда.

Когда доехали, оказалось, что именинницы еще нет. Левка болтался у двери, как неприкаянный, пока Сергей Юрьевич подавал пальто домработнице Настасье — толстой бабе лет сорока. Все в ней было круглым, белым, а лицо невыразительное, не на чем глазу остановиться. Бесцветные короткие реснички, нос бомбошкой, пегая косица с бантом, как у школьницы. Сама хлопотливая, шустрая, даже удивительно, как такая бомба может быстро поворачиваться. А увидев хозяина, усердствовала втройне, чирикала ласково, сладко, аж приторно. Левку терпеть не могла, называла «обормотом» и дальше порога старалась не пускать, чтобы не наследил, не испачкал, не задел, не разбил, в общем, чтобы спокойнее было. Вот и сейчас он смирно стоял в огромной прихожей, стараясь сойти за дополнительную вешалку для одежды, разглядывал высокий потолок с лепниной и удивлялся, зачем троим такая огромная квартира. Не то чтобы завидовал… Да и к чему сравнивать себя с первым секретарем райкома? Всем известно: такую должность кому попало не дают. Просто не вязалась эта роскошь с чем-то очень важным. Левка не стал додумывать, с чем именно.