Тропик ночи - Майкл Грубер Страница 6

21 августа, Сайоннет, Лонг-Айленд

Прошло месяцев семь с тех пор, как я в последний раз брала в руки этот дневник. В Нью-Йорке дни похожи один на другой. Никакой дельной работы, но я не чувствую себя несчастной или подавленной. Примерно два раза в неделю встречаюсь со своими друзьями или с друзьями У.: людьми театра, литераторами, художниками (их имена легко найти на страницах «Нью-йоркского книжного обозрения»). На приемах кто-нибудь из этих деятелей непременно бочком подбирается ко мне и расспрашивает, каков он в обыденной жизни, или высказывает мнение, что он изумителен и я должна им гордиться. Я и горжусь.

Дни мои спутываются в некое расплывчатое единство, но вот нечто вроде антропологической записи.

Место обитания — помещение на верхнем этаже, на Томас-стрит, в Трибеке, прекрасно обставленное и дорогое; оно не наше и передано нам в субаренду другом У., уехавшим куда-то снимать фильм. У. не нравится быть привязанным надолго к определенному месту и обстановке, и он доволен, что у меня такая же натура. Мы перелетные птицы, художники-номады, хотя только его можно считать истинным художником. Дети связали бы нас. Я ложусь поздно и поздно встаю, читаю главным образом бульварную литературу и смотрю телевизор, приглушив звук до необходимого минимума. Нередко мне приходится принять таблетку, чтобы уснуть. Дремать я не умею.

Поднявшись с постели, я готовлю завтрак для себя и для У., мы встречаемся за столом, здороваемся, обмениваемся добрыми словами. Я не спрашиваю У., как у него идут дела, и стараюсь поскорее уйти с глаз долой. Не слишком приятно находиться в доме, когда он работает. Возникает нервная вибрация. Я не его муза, и, кажется, его муза меня недолюбливает.

Можно взять такси и поехать в офис благотворительного треста Доу. Занятия там разные, но по большей части это чтение писем с просьбами о помощи и комментирование их для доверенных лиц и моего отца. Можно также оказывать помощь в ведении дел У. Я не принадлежу к числу Леди, Которых Приглашают на Ланч. Стараясь оставаться в курсе современной научной литературы по антропологии, я посещаю библиотеку Американского музея естественной истории и доказываю, таким образом, себе самой, что у меня еще есть профессия. Я не хожу туда слишком часто, ибо это меня огорчает, а если призадуматься всерьез, то и пугает. Ближе к вечеру я возвращаюсь в деловую часть города и отыскиваю У. Как правило, он сидит в «Одеоне», всегда за одним и тем же столом, и вокруг него вертятся дельцы, блестящие и остроумные. Он подставляет мне стул, я усаживаюсь, и женщины поглядывают на меня недружелюбно, когда думают, что я этого не замечаю, потому что каждая из них хочет быть за ним замужем, но, увы, они за ним не замужем, а я — да. Поболтав немного, мы все отправляемся в какое-нибудь хорошее и модное местечко поесть, в «Боули» или «Шантерель» например, и нам всегда удается получить столик, потому что для таких, как мы, всегда придерживают свободные столики. Потом мы едем в какой-нибудь клуб послушать музыку, и там для нас тоже всегда есть билеты и приглашения. Господи, мне и писать-то об этом скучно.

Иногда мне недостает бесцельных, ленивых предвечерий. Бывает, например, что У. не сидит в «Одеоне», а лежит у себя в комнате, вытянувшись на кровати, с каким-нибудь допингом или с открытой бутылкой. На сегодня его работа закончена, я присоединяюсь к нему, выпиваю то же, что и он, далее следует долгое, неторопливое совокупление, а потом мы возвращаемся к бурному образу жизни. Но сейчас я невероятно занята: изучаю язык йоруба [11]и культуру этого народа и одновременно подготавливаю материально-техническую базу для экспедиции для Грира. У. с энтузиазмом поддерживает меня, и это внушает мне некоторое беспокойство, но он уверяет, что никогда еще не видел меня на таком взводе и что ему кажется, будто у него роман с совершенно другой женщиной.

Позже, в тот же день

Я опустила причину, по которой прекратила свое писание, а причина заключалась в том, что У. заглянул в дневник мне через плечо. Я никогда не возражала против этого, полагаю, из малодушия, к тому же это не имеет особого значения, поскольку мы едина плоть и так далее. Я могла бы сделать из этого своего рода игру, чтобы позабавить нас. Если бы я была другой женщиной. Или я могла бы разозлиться, но мне не нравится злить его, и, в конце-то концов, по сравнению с тем, что мы пережили вместе, это мелочь. Я просто решила записать, как оно было. Можешь лгать как хочешь в печати, но в дневнике веди себя честно. М. научил меня этому, и я восприняла урок всерьез, хотя это могло быть всего лишь одним из его обычных иронических замечаний. Он утверждал, что у меня недоразвито чувство иронии.

Этот дневник новый, его дал мне отец для нашего путешествия. Бог знает, где отец его откопал, но мне он нравится. Несколько сотен неразлинованных страниц очень тонкой бумаги, на которой печатают Библию. Бумага защищена от повреждений толстыми алюминиевыми корочками. Они снабжены застежкой, которую можно запереть на замочек. Это будет мой африканский полевой дневник.

24 августа, Нью-Йорк

Сегодня получили визы. Нигерия, Мали, Бенин, Гамбия. У., словно малый ребенок, показывает свой проштемпелеванный паспорт официантам и даже людям на улице. Я собираю одежду для экспедиции, вещи, которые нужны людям в третьем мире. Тампоны. Витамины. Ципрофлоксин. Имодиум. Фунт ксанакса. Множество фотографий для паспорта. Грир мне очень помогает, он бывал там не раз. Хочется позвонить М., но я не могу. Почему? Кому я боюсь причинить боль? Ему? У.? Себе?

У. как всегда беспомощен, на этот раз не по своей вине: он просто устает от необходимости делать серьезные усилия. Я, как правило, от этого не страдаю, и мне кажется, это его раздражает. Людям нравится делать для него что-то, а он с детства привык к хорошему обслуживанию. Я ему потворствую и подсовываю материалы по культуре йоруба, которые восхищают нас обоих. Он читает большую книгу Абрамса по искусству, а я изучаю труд Баскома о гаданиях и прорицаниях. Я уже влюблена в этих людей: артистическая эмоциональность кватроченто [12]сочетается в них с религиозной страстностью древнего Израиля. Или, быть может, они донесли до современности те свойства, какими обладали, вероятно, древние греки: художники до мозга костей, воители, близкие к богам. Как и греки, они вели постоянные войны; мелкие королевства часто совершали грабительские набеги на империи Фон и Хауса, соседствующие с ними на севере и западе. Но в конце восемнадцатого и начале девятнадцатого века их главные государства были уничтожены, а сотни тысяч йоруба стали пленниками во время ведения местных войн, их отправляли на кораблях на плантации Кубы, Гаити, Америки и Бразилии как последний и очень однородный контингент рабов. Пережитки африканской магии и религиозных верований в Новом Свете — вудуизм, кандомбле, сантерия — ведут начало от йоруба или от тех африканских народностей, которые находились под влиянием йоруба.