Окаянный талант - Виталий Гладкий Страница 59

«Не надо было, ничего не надо было говорить Верлену! – думал Олег, выруливая со стоянки возле здания редакции на проезжую часть. – Глупый язык… точно без костей. Как бы этот рыцарь пера не начал сражаться с ветряными мельницами. Глаза у него загорелись… И вообще – не стоило даже ходить в редакцию. То, о чем рассказал мне главный редактор, я знал заранее. Может, не столь детально, но вполне достаточно для определенных выводов…»

Достаточно ли?

А что если это всего лишь его повышенная мнительность?

Просто сказывается большое напряжение – все-таки, последнее время он работал, как одержимый. А как не работать, если заказов собралось года на два вперед?

Неожиданная мысль проникла в мозг и заставила круто переложить руль. Олег свернул в переулок и выехал на улицу, которая вела к дому старого архитектора. Ему почему-то сильно захотелось увидеть старика.

По дороге художник зашел в магазин, где купил торт и дорогое французское шампанское. От предвкушения встречи с Леонидом Константиновичем у него даже настроение улучшилось.

Олегу снова захотелось окунуться в мир воспоминаний старого архитектора, в другую жизнь, которая начала казаться художнику такой пасторальной, такой сермяжно-идиллической, что была похожа на добрую сказку.

Возле дома старика он застал кучу зевак, которые что-то горячо обсуждали. Собственно говоря, дома не было. На его месте лежала груда обгоревших бревен, мусора и высилась, как надгробие из черного камня, закопченная при пожаре труба камина.

– Что произошло?! – вскричал Олег, подбежав к людям.

– Не видишь, что ли? – угрюмо ответил мужик средних лет с испитым лицом. – Сгорело все.

– Как, когда?

– Третьего дня, – ответила женщина в платочке.

Наверное, она шла из церкви, которая находилась неподалеку.

– Мы тут все могли сгореть, – встрял в разговор сухощавый дедок на костылях. – Вот, бежал пожар тушить… – Он показал на свою загипсованную ногу. – Огонь до неба был. Искры в окна залетали. Хорошо догадались послать людей с ведрами на чердак, иначе нашему дому точно была бы хана.

– Поджог, – авторитетно заявил молодой мужчина в спецовке; наверное, слесарь-сантехник. – На это место братва давно глазом накинула. Центр города. Хотели построить казино. А тут этот… музей. Ни обойти, ни подвинуть. Вот и пустили красного петуха.

– Твоя правда, – отозвалась толстуха в годах. – На моих глазах было. Ночью поднялась воды попить, а тут как пыхнет… Сразу крыша загорелась. Мне хорошо было видно. Вон окна моей квартиры, совсем рядом.

– Там… в музее… жил старик. Он… живой? – спросил Олег, с трудом ворочая вдруг занемевшим языком.

Он почувствовал, как какой-то скользкий холодный гад обвился вокруг его сердца, сбивая сердечный ритм и затрудняя дыхание.

– Старик? – Женщина в платочке перекрестилась. – Царствие ему небесное… Сгорел он, вместе с домом. Доброй души был человек. Все церковные службы посещал. Теперь с Господом беседует.

Леонид Константинович погиб… Олег больше не стал слушать разговоры. Он медленно побрел по тротуару, с трудом, как столетний дед, переставляя ноги. Так шел он минут десять, пребывая в ступоре, пока не вспомнил, что ехал к старому архитектору на машине.

Возвратившись, он забрался в салон и покатил, куда глаза глядят. В конечном итоге его остановил автоинспектор, и не за быструю езду, а за то, что машина Олега едва ползла, мешая движению.

Художник с трудом соображал, что ему втолковывал молоденький лейтенант; Олег даже беспрекословно подышал в трубку, потому как автоинспектор заподозрил, что он выпивши. В конечном итоге лейтенант отпустил его, но еще долго смотрел вслед машине со странным водителем, мучаясь сомнениями, правильно он поступил или нет.

Олег пришел в себя только за городом, когда остановился в тени высокого дерева на обочине. Ему почему-то вовсе не хотелось задать себе вопрос: с какой стати его так поразила смерть старика, совсем чужого ему человека? И тем более он не хотел искать на него ответ.

Олег открыл бутылку шампанского и выпил ее до дна за несколько приемов – помянул старого архитектора. Голова была как погремушка из бычьего пузыря, наполненная горохом, а все его действия напоминали движения робота.

Когда бутылка показала дно, художник выбросил ее и торт в кусты и повернул обратно.

Несмотря на выпитое шампанское, прояснение в голове не наступило, а мысли по-прежнему были мелки и беспорядочны. Но главное Олег для себя уже уяснил. Он должен – нет, обязан! – прояснить ситуацию до конца.

В мастерскую Олег заходить не стал, а поехал прямо домой и завалился в постель. Его бессмысленные сны состояли из шорохов и дробного стука, словно погремушка продолжала действовать и в сонном состоянии.

Художника разбудил телефонный звонок. Он так долго и настойчиво звенел, что Олег, который накрыл голову подушкой, не выдержал и встал – раздражающие звуки пробились и сквозь толстый слой лебяжьего пуха.

– Да, слушаю! – хрипло и с ненавистью сказал он в микрофон.

– Радлов, занимайся своим делом, греби деньгу лопатой, но не лезь, куда тебя не просят, – раздался в трубке грубый мужской голос. – Иначе пожалеешь. Надеюсь, ты понял, о чем я говорю.