Кровавый приговор - Маурицио де Джованни Страница 58

Все это доктору Гарцо сообщил Ричарди. Сразу после того, как Тереза ушла из кабинета. Девушка явно боялась возвращаться под крышу убийцы. Но комиссар и Майоне убедили ее, что никакой опасности нет, пока обвинение не предъявлено формально. А вот ее отсутствие, наоборот, насторожит профессора, и он начнет придумывать себе алиби. Когда все это закончится, Тереза сможет унаследовать дом Кармелы или вернуться на родину.

Майоне и Ричарди отправились докладывать о ходе расследования своему начальнику. Оба испытывали злорадное удовольствие, представляя себе, какое лицо будет у Гарцо.

В каком-то смысле они были разочарованы. После того как они передали ему рассказ Терезы и Майоне показал башмаки профессора так торжественно, словно это был сосуд с кровью святого Дженнаро, Гарцо откинул голову на покрытую безупречно чистой салфеткой спинку кресла и закрыл глаза. Казалось, что он спит, но на шее у него, под белым, как сахар, бескровным лицом, было вызывавшее тревогу красное пятно.

Примерно через минуту Гарцо открыл глаза, улыбнулся и сказал:

— Еще неизвестно точно, что это был он.

— Как это неизвестно, доктор? Эта горничная рассказала все — как и почему и даже принесла башмаки со следами крови.

— Помолчите, Майоне, и выслушайте меня!

И Гарцо принялся считать на пальцах:

— Во-первых, девушка не видела, как профессор убивает Кализе. Во-вторых, она даже не слышала, чтобы он сказал напрямую, что хочет ее убить. В-третьих, у нас нет признания, а, наоборот, есть алиби: супруги Серра в тот вечер были не у кого-нибудь, а у самого его превосходительства. Четвертое и последнее: два испачканных ботинка никак не могут быть доказательством преступления. Может быть, это кровь мертвой собаки, если вообще кровь.

Ричарди кивнул:

— Конечно, вы правы, доктор. Но вы должны признать, что у Серры был мотив для преступления — это могут подтвердить и другие свидетели из числа прислуги. И возможность совершить преступление он тоже имел: по словам доктора Модо, Кализе была убита позже одиннадцати часов вечера, а к этому времени ужин у префекта давно закончился. И на допросе профессор явно о чем-то умалчивал.

Гарцо сердито фыркнул:

— Умалчивал — это ваше толкование, Ричарди. Не будем забывать, что речь идет о человеке, который не привык, чтобы его допрашивали как обычного преступника. Я не вижу ни одного слабого места в позиции профессора по сравнению с позицией Иодиче. С одной стороны — обвинение служанки и приступ гнева, с другой — долг, который должник не мог уплатить, и самоубийство, которое равноценно признанию. Вы уверены, что суд признает Серру виновным?

Майоне глухо заворчал, и это было похоже на рычание льва в клетке. Но Ричарди задумался над рассуждениями Гарцо и признал, что они по-своему логичны. Ему нужно было время. Он был убежден, что из двух подозреваемых — Иодиче и Серры ди Арпаджо — наиболее вероятный убийца именно второй. Но сейчас он не мог выиграть партию: ситуация сложилась не в его пользу.

— В таком случае, доктор, как вы думаете действовать дальше?

Как и предвидел комиссар, Гарцо снова побледнел:

— Я? При чем тут я? Это вы ведете расследование или нет? Вот вы и скажите мне, что собираетесь делать.

Мат! — подумал Ричарди.

— Вы правы, доктор, совершенно правы. Я думаю, что нам надо продолжить расследование — проверить то, что сказала Тереза Сконьямильо, и объединить в одно целое ту информацию, которой мы владеем. Нужно еще несколько дней, чтобы прояснить наши мысли и оградить честь управления, которое не должно иметь жалкий вид.

Гарцо побарабанил пальцами по столу и сказал:

— Хорошо, Ричарди. Даю вам день — даже два дня, сейчас ведь еще раннее утро. Но я хочу, чтобы завтра вечером по этому делу было предъявлено обвинение. Пресса уже оказывает давление на синьора начальника управления, а он, как вы знаете, этого не переносит.

Ричарди кивнул и вышел из кабинета Гарцо, а вслед за ним вышел и разъяренный Майоне.

* * *

Филомена закрыла ставни единственного окна своей квартирки в нижнем этаже дома в Инжирном переулке: ей хватало слабого света, который проникал через отверстие над дверью.

Потом она села за стол, улыбнулась двум людям, которые были рядом с ней, и твердой рукой медленно сняла повязку.

Гаэтано втянул в себя воздух и тихо застонал; по его липу потекли слезы. Ритучча, такая бледная, что ее лицо светилось в темноте, глядела на все это спокойно.

Филомена провела рукой по шраму, с облегчением чувствуя кончиками пальцев аккуратные очертания рубца. Потом она протянула руку к осколку старого зеркала, перед которым причесывалась. Она долго смотрелась в зеркало, потом положила его на место, подошла к сыну и поцеловала его. Гаэтано обхватил лицо руками и стал всхлипывать.

Ритучча встала, подошла к Филомене и торжественно поцеловала шрам.

Майоне ходил из конца в конец кабинета Ричарди, ругая Гарцо. Сам же комиссар стоял перед окном и молчал.

— Вы слышали этого придурка? Дурак дураком! Я уже решил, что он засыпает, а он вдруг выдал целую речь! И такую, словно он адвокат у того адвоката! Просто сумасшедший дом! Выходит, раз профессор из Санта-Лючии богатый человек, то он невиновен. А бедный покойный Иодиче, паршивый продавец пиццы, который подыхал с голоду, непременно преступник! Мы же узнали правду от Терезы Сконьямильо, которая слышала все!

Ричарди, не отводя взгляда от площади внизу под окном, ответил:

— Он, конечно, дурак. И он, несомненно, убежден, что убийца — бедный Иодиче. Но все-таки его слова — не полная глупость. У нас действительно в обоих случаях есть только косвенные улики. Мотив для убийства Кализе был у обоих. Возможность убить ее была у обоих. Оба видели ее мертвой: доказательства этого — вексель Иодиче и ботинки Серры ди Арпаджо. Но мы не можем уверенно сказать, кто ее убил.