Окольцованные злом - Феликс Разумовский Страница 56

Веселый Монмартр — это бульвар Клиши между двумя круглыми, окончательно веселыми площадями Пигаль и Бланш. Как только над Парижем опустится ночь, все здесь придет в движение — откроются двери вертепов, крутанет своими крыльями знаменитая «Мулен Руж», и все завертятся в бешеном хороводе: девочки в шелковых юбочках по колено, толстосумы-буржуа, воры, педерасты, мрачные, как грозовое небо, русские, уверенные в скором падении большевиков. Здесь царило бездумное веселье, от соблазнов шла кругом голова, и никогда Хованский не покидал это шумное скопище без добычи, достававшейся легко и просто.

И жить бы ему не тужить, да однажды погорячился, за жалкие десять тысяч сработал не очень чисто старика рантье, не разглядев в петлице у него розетку Легиона. Проклятый крапюль издох, газета «Л'Энтрансижан» назвала его скромным героем Франции, и дело сразу приобрело политическую окраску.

Старперовы деньги закончились быстро, а вот неприятности обещали затянуться на неопределенный срок: ажаны [72], полицейские на велосипедах, даже молодчики из Сюрте [73], — все плотно сели Хованскому на хвост. Пришлось залечь на самое дно, затихариться в мрачном притоне с веселеньким названием «Розовый котик». Заведение это размещалось в узкой щели улицы Венеции, в пятнадцатом веке главной «достопримечательностью» которой были грязные писсуары, загаженная куриными внутренностями мостовая и дома, населенные большей частью преступным элементом.

Здесь, в сводчатом полуподвале, откуда имелся ход в подземелья древних катакомб, Семен Ильич и пережидал беду, довольствуясь обществом мадам Леклер, больной сифилисом торговки краденым, с которой он поддерживал крепкие деловые связи. Местные апаши отнеслись к нему с пониманием, не одним только большевикам присуще чувство интернационализма, и вскоре с новыми товарищами он уже ловко потрошил «ударом дедушки Франсуа» ненавистных нуворишей, разжиревших во время войны.

Метода эта стара как мир. Для претворения ее в жизнь всего-то и нужно только шелковое кашне да надежный помощник. Подкрадываетесь к клиенту сзади, накидываете на горло шарф и, дергая, опрокидываете назад, одновременно взваливая на бедро. В это время ваш товарищ быстро очищает карманы, минута — и все в ажуре.

Семен Ильич отпустил усы, стал носить к пиджаку галстук-«бабочку», а после того как, не дрогнув, прострелил башку ажану и дело по ограблению кассы выгорело вчистую, на него обратил внимание сам месье Богарэ. Это была большая честь.

Машина между тем уже катилась по Булонскому лесу. В свете фар мелькали облетевшие каштаны, то тут, то там возникали фигуры пешеходов, и, глядя на волосы женщин, мокрые после недавнего дождя, Хованский усмехнулся про себя: «Ободранные кошки!»

Автомобили и люди направлялись на окраину леса, к парку Багатель. Да, были времена, бесились с жиру феодалы! Однажды летом граф д'Артуа не совладал с гормонами и положил свой глаз на королеву Франции. Однако та, хоть и была слаба на передок, взяла тайм-аут, пообещав отдаться только осенью. «Что ж, осенью так осенью». На берегу Сены граф д'Артуа выбрал место поукромней, разбил английский парк и построил прекрасный дворец, а вокруг приказал посадить миллионы роз.

И все это лишь затем, чтобы однажды взять на конус ветреную королеву! Ей, кстати, впоследствии отрубили голову ее же подданные, а их сиятельству пришлось бежать из Франции.

С той поры пролетело немало лет, но оазис любовной прихоти Багатель все так же утопает в благоухающем море роз. Вот на фоне этого великолепия и затевалось теперь грандиозное торжество в память жертв российской революции.

— Остановись. — Месье Богарэ положил крупную, красиво очерченную ладонь на плечо шоферу Жоржику, и его подстриженные по-английски усы раздвинулись в ухмылке. — На выход, господа, на выход.

Небрежным жестом он бросил кассиру три бумажки по сто франков, и следом за ним Хорек и Хованский влились в беспечную, праздную толпу. Мужчины были во фраках, в белых перчатках и шелковых цилиндрах, женщины же прикрывали прозрачной тканью лишь то, что оставлять открытым считалось не эстетичным, их груди, спины и руки были обнажены. Сверкали алмазные булавки и жемчужные запонки, играли огнями браслеты и ожерелья, слышалась разноязычная речь. Когда на эстраде у воды зажглись ртутные лампы, Хорек радостно оскалился и кивнул квадратным подбородком:

— Вот он.

По мокрой траве в окружении слуг неторопливо шел к озеру индийский раджа, бриллианты на его одежде переливались в лунном свете и казались не высохшими каплями дождя.

— Суетиться не будем, господа. — Мишель Богарэ недаром имел прозвище Язва Господня, он действовал всегда только наверняка. — Надо осмотреться.

Недели две тому назад через посредников его нашел какой-то сумасшедший коллекционер, у которого мошна прямо-таки лопалась от долларов. Он изъявил горячее желание сделаться владельцем Клинка Агры, принадлежавшего в свое время еще Шах-Джахану. Мишель Богарэ был человеком практичным, он оговорил все условия, взял задаток, и теперь оставалось только забрать саблю у нынешнего законного владельца.

В это время заиграл спрятанный под сводами деревьев оркестр, эстрада осветилась ярче, и началось представление: камзолы, парики и несколько кривоватые ноги танцоров смешались в галантнейшем балетном действе. Раджу изыски хореографии, как видно, волновали мало, с равнодушным видом он направился к буфетному столу, где пожелал бокал шампанского. Пока повелитель пил, его подданные преданнейшим образом смотрели ему в рот, а затаившиеся в кустах бандиты прикидывали диспозицию и расстановку сил.

Раджу окружали четверо охранников, высоких, мощных, вооруженных пюлуарами — длинными кривыми саблями. У некоторых к тому же за поясом торчали массивные кинжалы-джагдары, а у одного, пенджабского сикха, на тюрбане было с десяток серпообразных ножей-куйтсов, способных в умелых руках снести голову за несколько десятков шагов.

— Внезапность, господа, главное — внезапность и никакого шума. — Язва указал на мрачно поблескивавшие в лунном свете пуговицы на мундирах полицейских, разгуливавших вдоль эстрады, и принялся надевать на руки кастеты, — он сызмальства был приучен к парной работе.

Хорек же, будучи мастером савата, кисти предпочитал держать свободными, зато на каблуках у него были прибиты подковы, и ударами ног он свободно плющил голени и дробил колени. Хованский, не мудрствуя лукаво, отдавал предпочтение методам, проверенным на войне, и работал с двух рук: в правой револьвер, в левой острая как бритва финка-жека.

— Внимание, господа, я дам сигнал. — Язва Господня прищурился, и едва он щелкнул пальцами, как все трое молниеносно выскочили из кустов на дорожку.

Не зря «кастет» переводится с французского как «головоломка», а «сават» означает «подошва». В течение секунды Богарэ отправил на тот свет двух телохранителей раджи, зверским образом раздробив им лицо. От чудовищных ударов носовые кости проникли несчастным в мозг, и упали они уже мертвыми. Хорек мгновенно сломал колено потянувшемуся было за ножом сикху, тут же добил его сильным ударом каблука, и на этом все закончилось. К тому времени штабс-капитан уже успел сунуть жеку прямо в ухо четвертому охраннику и крепко приласкал раджу наганом в висок, тот рухнул на песок аллеи грузной, бесформенной массой.