Чужая страна - Чарльз Камминг Страница 55

– В ЦРУ его пытали?

Том почувствовал прилив секундного раздражения. Неужели она готова так легко обвинить американцев? Интересно, ей пришлось тем или иным образом соприкасаться с эти делом или она, как и все, прочитала о нем в газетах?

– Скажем так, янки обращались с ним довольно жестко, – сказал он. – Как и все мы.

– Что это означает?

– Это означает, что мы были далеко от дома. – Том старался подбирать слова как можно более тщательно. – Мы пытались раскрыть террористические ячейки в Великобритании и США. Мы нутром чувствовали, что Яссин знает вещи, которые нам очень и очень пригодятся. Но он отказывался говорить, и мы в конце концов потеряли терпение. – Том откашлялся. – И некоторые… повели себя агрессивно. – Он, как и тогда, не захотел называть имена американских коллег, которые перешли определенную черту. – Прикасался ли я к нему? Нет. Запугивал? Нет, ни в коем случае. Угрожал, что доберусь до его семьи в Лидсе? Никогда.

На лице Эльзы не отразилось никаких эмоций.

– Так, значит, допрос был таким, как его описывали? – ровно спросила она. Она явно заставляла себя не произносить слово «пытки», как человек, который аккуратно обходит лужи. – Что там в действительности произошло, Том?

Он поднял голову. Эльза застыла над кастрюлей, как будто решила отложить ужин до полного выяснения всех обстоятельств. Было не похоже, что она его осуждает. Пока еще нет. Но она хотела услышать его ответ.

– То есть ты спрашиваешь человека, с которым собираешься разделить ужин, не совал ли он заключенного головой под воду? Или ты интересуешься, не выдирал ли я ему ногти?

– А ты выдирал?

К нему как будто вернулись безысходность и отчаяние последних недель на Воксхолл-Кросс.

– Ты думаешь, я на такое способен?

– Я думаю, мы все способны на что-то подобное.

Но по тону Эльзы было ясно, что она ему верит. Она верила, что Том не нарушил границы закона и своей собственной порядочности. И он чувствовал к ней огромную благодарность и привязанность. Клэр не могла ему дать даже этого. После увольнения из МИ-6 он ощущал себя то преступником, то единственным человеком во всей Англии, который способен понять угрозу, исходящую от людей вроде Яссина Гарани.

– Я не пытал его, – сказал он. – МИ-6 не пытает людей. Сотрудники обеих служб обязаны ни при каких обстоятельствах не преступать…

– Ты говоришь как адвокат, – перебила его Эльза и открыла окно. – Так в чем проблема?

– Проблема в отношениях с американцами, проблема в прессе, и проблема в законе. Шпионы обязаны считаться и с тем, и с другим, и с третьим. Иногда возникает ощущение, что ты пытаешься делать свою работу с одной рукой, привязанной к спине. Журналисты представили дело так, что Яссин – британский подданный, который невиновен, пока суд не докажет обратное; Буш и Чейни пытали его, а потом перевезли в Гуантанамо и оскорбили его честь и достоинство. Habeas corpus. Они обвинили МИ-6 в том, что мы знали о происходящем, но закрывали на это глаза.

– А что думал ты? Ты знал, куда они собираются отвезти Яссина? Ты беспокоился о том, как с ним будут обращаться?

Да, он был виноват, ему было стыдно, и в то же время Том знал, что снова поступил бы точно так же.

– Нет. И – нет.

Их взгляды встретились. Том вспомнил камеру в Кабуле, запах пота и немытого тела, жалкое, несчастное лицо Яссина, свое нетерпение, желание выбить из него правду, ненависть к тому, за что стоял Яссин. Перед ним был воин джихада, которому основательно промыли мозги; в своем рвении Том не рассматривал даже малейшую вероятность, что этот юноша, измученный недостатком сна, может оказаться кем-то еще.

– Что я сделал… что сделали мы, офицеры разведывательной службы, что было неверно и с точки зрения закона, и с точки зрения прессы, – мы позволили другим вести себя вразрез с нашими собственными убеждениями. Газеты подобрали для этого подходящие определения. «Пассивная экстрадиция», «пытка чужими руками». Типичная британская манера, как они заявляли. С имперских времен. Пусть другие сделают всю грязную работу за тебя.

Эльза оторвала два куска бумажных полотенец и положила их на стол в качестве салфеток.

– Яссина увезли. – Том сделал глоток вина и задумался. – Правда в том, что… да, мне было действительно все равно, что с ним станет. Я не думал о том, какие методы будут применять египтяне, что произойдет в Каире или Гуантанамо. Я видел другое – молодого человека, чья единственная цель в жизни – убить как можно больше мирных граждан. В Вашингтоне, в Риме, в Чок-Биссет. Я считал, что он трус и дурак, и, честно говоря, я был даже рад, что его посадили в тюрьму. Это мой грех, да. Я забыл, что надо заботиться о человеке, который хотел разрушить все, что я был призван защищать.

Эльза полила пасту оливковым маслом и перемешала цукини и чеснок с длинными широкими полосками тальятелле. Том по-прежнему не догадывался, что она думает и на чьей она стороне.

– Так, значит, ты тот, на кого свалили всю вину? Жаловаться и клясть судьбу было глупо; Том совсем не хотел, чтобы эта симпатичная девушка испытывала к нему жалость.

– Ну, нужно было на кого-то ее свалить, – легко сказал он. Траскотт, находившийся за тысячи миль от Кабула, в своем кабинете, дал санкцию на присутствие офицера МИ-6 при допросах Яссина, а затем, годы спустя, когда разгорелся скандал и Guardian начала поджаривать пятки министру иностранных дел, нагло обвинил Тома в том, что он действовал против закона. Тома буквально затаскали по судебным заседаниям; в деле он фигурировал как «свидетель Х» – очень подходящее и очень оруэлловское кодовое имя. А потом его выгнали из МИ-6.

– Я скажу тебе вот что, – закончил Том. – И это мое последнее слово. Наши отношения с Америкой гораздо глубже, чем принято представлять, даже глубже, чем мы хотели бы признать. И если сотрудник британских спецслужб становится свидетелем того, как его американские коллеги применяют методы, с которыми он не согласен, что он должен делать? Позвонить маме и сказать, что он осуждает этих ребят? Попроситься у начальства обратно домой, потому что ему все это не нравится? Мы на войне. И американцы наши союзники и друзья, что бы мы ни думали о Буше, о его парнях, о Гуантанамо и Абу-Грейбе.

– Я понимаю…

– А главный интерес большинства левых состоял только в том, чтобы продемонстрировать свои высокие моральные качества и хороший вкус, пропиариться за счет людей, которые делали все, чтобы обеспечить им спокойный сон в мягких кроватях.

– Поешь.

Эльза поставила перед ним миску с пастой и нежно положила ладонь на шею. Это был не просто жест дружеского понимания. Она была женщиной, а он мужчиной, и он ей нравился.

– Единственное, что можно сказать в защиту Яссина, – это то, что он был совсем мальчиком. – Том вдруг почувствовал, что совершенно расхотел есть. Он бы отодвинул миску в сторону, если бы не боялся обидеть Эльзу. – Он был молод и не понимал, что творит. Но попробовал бы кто-то убедить в этом невесту доктора, который мог бы погибнуть во время теракта в метро. Или внука, чей дедушка находился во взорванном автобусе где-нибудь в Глазго. Или матери, чей шестимесячный сын мог бы умереть в больнице после того, как Яссин подорвал бы себя в торговом центре в Мидлендсе. Если бы их ознакомили с делом Яссина Гарани, они вряд ли решили бы, что он невинный английский путешественник, который отправился в Пакистан по следам Роберта Байрона. Яссина переполняла ненависть. И за то, что с ним случилось, за то, что мы позволили себе ненавидеть его в ответ, правительство ее величества выписало Яссину чек на восемьсот семьдесят пять тысяч фунтов.