Киллер - Том Вуд Страница 54

– Россия – ваша территория, Уилл, – сказал он, радуясь возможности ответить фамильярностью. Проктер прекрасно знал, что Фергусон не любит сокращения своего имени. – Можно ли подозревать СВР?

Фергусон посмотрел на Проктера и немного подумал.

– Несомненно, это больше чем возможно. Ведь речь идет о русской военной технологии. И Москва приложит все усилия, чтобы сохранить свои секреты.

– Вы думаете, это их стиль? – спросила Чеймберз.

– А вы думаете, нет?

– Я не знаю.

– Не думайте, что у КГБ нет более чем достаточных возможностей или желания казнить Озолса. Если они обнаружили, что он собирается предпринять, не думаете же вы, что они не попытались бы вернуть информацию и скрыть утечку. А предателей всегда наказывают, в какой бы части мира они ни были.

Проктер знал, что оговорка Фергусона, который назвал КГБ вместо СВР, была наследием времен «холодной войны». Для него КГБ и СВР были одним и тем же. В те мрачные годы двадцатого века Фергусон был почти героем, но перестроить свое мышление применительно к новым временам он не сумел. Мир менялся. Восток и Запад больше не были символами разных полюсов, они стали просто географическими понятиями. Проктер продолжил:

– Однако чтобы пойти на риск, зная о нежелательных последствиях…

– Каких нежелательных последствиях? – спросил Фергусон с по-настоящему рассерженным видом. Не имея бесспорных свидетельств того, что за всем этим стоят русские, а получить их совершенно невозможно, максимум, что мы можем сделать, это пожурить их. Что мы могли бы сделать на практике? Согласитесь, нам было бы очень трудно обвинять их всерьез. Не забывайте, что это мы сами пытались украсть у них технологии, и у нас нет никакого морального права критиковать их методы. Не забывайте также, что Озолс был предателем. Так что нечего размахивать шашкой, а если мы и станем, им на это будет наплевать.

И позвольте напомнить вам, что это технология, которую Москва не раз отказывалась продавать нам. Похоже, многие думают, что в результате гласности медведь потерял когти, что пятьдесят лет соперничества сменились дружбой. Это представление нелепо, и я не могу поверить, что Америка приняла его с такой легкостью. Медведь остается очень опасным. Возможно, он стал слабее, но это значит лишь то, что ему нужно быть коварнее.

В помещении повисла тягостная тишина. Лицо Фергусона раскраснелось. Проктер на какое-то время потерял дар речи. Старый хрыч выразил свое неприятие изменившегося мирового порядка и своей малой значимости сегодня в нем. Он слишком долго боролся с коммунистами, чтобы отказаться от той борьбы. Его речь была очень патетичной, даже вызывающей, но было ясно, что, чем скорее он уйдет в отставку, тем будет лучше.

– Так, что нам, по-вашему, следует делать? – спросил наконец Проктер.

Фергусон вздохнул, чтобы успокоиться.

– Я думаю, лучше всего начать с выяснения того, что замышляют русские.

Жуковка, Россия

Суббота

21:04 MSK

Полковник Анискович выбрался из лимузина СВР, кивнул водителю, который закрыл за ним дверцу и, хрустя припорошенным гравием, пошел по дорожке к трехэтажной даче. Дача, построенная еще до революции, представляла собой великолепное здание, укрытое от любопытных глаз высокими заснеженными соснами. Название «дача» применительно к особняку с двенадцатью спальнями казалось Анисковичу забавно нелепым.

В поселке Жуковка многими домами владели богатые и могущественные люди. Кое-кто называл Жуковку московским Беверли-Хиллз. Анискович не бывал в Беверли-Хиллз, но достаточно много знал об этом районе Лос-Анжелеса, чтобы считать Жуковку более приятным местом. Слуга, или как они тут называются, открыл перед ним дверь, и Анискович ступил из уличного мороза в домашнее тепло. Он снял свое длинное пальто, и услужливые руки приняли его.

Внутри дача впечатляла еще больше, чем снаружи, и Анискович приостановился, чтобы рассмотреть мраморный пол, отделанные деревянными панелями стены и картины на них – все это были подлинники. Откуда-то из глубины здания доносились приглушенные голоса, смех и мягкая музыка. Это было похоже на коктейль-вечеринку или званый ужин, где очень сдержанные обычно гости уже достаточно расслабили себя алкоголем, чтобы приступить к приятному времяпрепровождению. Ему показали жестом на дверь, и он прошел в кабинет. Там никого не было, и он остановился в центре и ждал, держа руки за спиной. Он старался делать вид, что обстановка и повод, по которому он был приглашен, его не волнуют, хотя знал, что пригласили его именно для того, чтобы составить о нем мнение, и ему следовало бы вести себя, по крайней мере в некоторых отношениях, так, как от него ждут.

На боковом столике, на серебряном подносе стояли графин с коньяком и два бокала, приготовленные для него и хозяина. Подумав, Анискович налил себе коньяку. Это могло быть воспринято как крайняя невоспитанность, но Анискович был уверен, что хозяин оценит это как знак бесстрашия и что эта самоуверенность произведет на него впечатление.

Большинство людей в такой обстановке нервничали бы, но Анискович был так же невозмутим, как всегда в своей жизни. Он посмотрел на свое отражение в овальном зеркале, висящем над камином. Крошечный порез на подбородке, появившийся после утреннего бритья, досадно портил его внешность, но, как заметил Анискович, придавал несколько грубоватую мужественность и так резким чертам его лица. Его челюсть была похожа на наковальню, и он знал, что со своими черными пронзительными глазами выглядел лучше всех мужчин в своем подразделении, а если не скромничать, то, возможно, и во всей Конторе. Он любил воображать, что большинство женщин в штаб-квартире сохнут по нему.

Анискович услышал приближающиеся шаги, но сделал вид, что удивился, когда голос за его спиной произнес:

– Простите, что заставил вас ждать, Геннадий Петрович.

Анискович обернулся и слегка склонил голову.

– Встретиться с вами, товарищ Прудников, – честь для меня.

Человек в дверях был высок и массивен. На нем был хорошо сидящий смокинг, который делал его стройнее. Ему было под шестьдесят, но выглядел он на несколько лет моложе. С приветливой улыбкой на лице он казался, да и был по всем отзывам, очень дружелюбным, но Анискович знал, что этот человек на самом деле совершенно безжалостен. Это был глава Службы внешней разведки. Раньше Анискович с ним не встречался.

Он поставил свой бокал и подошел к шефу. Они обменялись рукопожатием, причем Анискович немного уступил Прудникову в крепости пожатия, но лишь самую малость.

– Мне жаль, что нам не довелось встретиться раньше, полковник Анискович.

Взгляд Прудникова упал на бокал с коньяком, затем он посмотрел на графин, и Анискович испугался, не покоробило ли хозяина его поведение, но тот улыбнулся.

– Я смотрю, вы не прочь выпить. Это хорошо.

Прудников отпустил руку Анисковича и подошел налить и себе добрую порцию: