Горгулья - Эндрю Дэвидсон Страница 54

— Я не… — В четвертый, в пятый; проклятие! — Наверное, нет.

И, пытаясь доказать, что так не думаю, я полез в воду без дальнейших споров.

Ванна была огромная, на львиных лапах-ножках, и вот уже Марианн Энгел терла мертвые верхние слои моей кожи. Процесс был болезненный, поэтому она старалась меня отвлечь — и показать, что готова уже сменить тему, — вопросами о том, почему мне не спалось. Я объяснил, что было слишком жарко, жар вызывал кошмары. Потом спросил, зачем она спала на камне.

— Инструкции слушала?

— Мне показалось, что химера готова, — призналась она. — Но я ошиблась.

— Ты мне раньше говорила, что торопишься скорее вырезать — вытащить — химеру из камня, но в подвале полно незаконченных работ.

— Иногда мы доходим до половины, и тут химеры понимают, что не готовы. И тогда мы ненадолго прерываем работу. — Марианн Энгел зачерпнула воды и полила мне на голову. — Я заканчиваю их в следующий раз, когда опять слышу зов.

— А если, — предположил я, — ты откажешься, когда они позовут?

— Я не могу. Богу нравится моя резьба.

— Откуда ты знаешь?

Она сильнее потерла губкой там, где кожа плохо поддавалась.

— Потому что Бог дал мне уши, чтобы слышать голоса из камня.

— Как именно это происходит?

Марианн Энгел запнулась; несмотря на все свои языковые способности, она не могла выговорить то, что хотела бы сказать.

— Я просто опустошаю себя. Я раньше так хотела получить от Бога указания, что ничего не получалось. Теперь я очищаю себя, и тогда горгульям очень легко со мной заговорить. Если же я не пуста, думаю о своем, то всегда ошибаюсь. Понимаешь, горгульям гораздо проще, потому что они себя опустошали миллионы лет. В камне он вошел в них и сказал, как нужно. А теперь они рассказывают мне о том, что Бог замыслил для нас. Мне приходится… — Она замолчала на добрых пять секунд. — Приходится опустошать себя от потенциальных возможностей, чтоб как можно ближе стать к чистому действию. Но чистое действие — это только Бог.

Не стану притворяться, будто полностью все понял, но вот мое лучшее толкование: Бог воздействовал на «погребенных горгулий» (в смысле тех, что еще были в камне), сообщая им формы, которые они должны принять. «Погребенные горгульи» воздействовали на Марианн Энгел, указывая ей, как нужно воплотить эти формы. Потом Марианн Энгел становилась проводником действия, откалывая куски камня. Таким образом, она давала горгульям возможность реализовать формы, предназначенные для них Богом. Итак, ныне «раскрытые горгульи» (законченные резные фигуры) — являются воплощением Божественных указаний. Они не есть создания Марианн Энгел, потому что не она была их скульптором, а Бог. Она же лишь орудие в его руке.

Объясняя, она ни на секунду не прекращала усердно тереть мое тело, а когда закончила, в воде плавали ошметки моей кожи.

Вскоре в доме появились рабочие, установили кондиционер, и я обнаружил, что могу с комфортом спать в башне. В комнате я устроил полки: одну для книг, а вторую для маленькой каменной химеры и стеклянной лилии, которые получил в больнице. В углу имелся стол, который я украсил письменным прибором — подарком Грегора. В другом углу стояли купленные для меня Марианн Энгел, несмотря на ее отвращение к чрезмерно современным предметам, телевизор и видеоплеер.

Сцена в подвале больше не повторялась, и мы быстро выработали повседневные ритуалы. Утром я просыпался, и Марианн сначала колола меня, а потом терла мочалкой.

Затем мы делали предписанные Саюри серии упражнений. Днем я ложился отдыхать, а пока спал, Марианн Энгел отправлялась за покупками для моей реабилитации или вела Бугацу на прогулку. Ранним вечером я снова просыпался, и мы играли в карты или болтали, попивая кофе.

Иногда, когда у нее были другие дела, я звонил Грегору и мы проводили несколько минут на телефоне. Я понял, что скучаю по его визитам в больнице, и мы частенько договаривались о скорой встрече. Однако встретиться все не удавалось — у Грегора был плотный график, а все свободное время он проводил с Саюри.

Почти каждый вечер Марианн Энгел уходила спать раньше меня, а я еще читал Фридриха Сандера или сестру Кристину.

«Жизнь» была удивительна, несмотря даже на то, что по каким-то невообразимым причинам автор менял пол. Сандер писал как нужно, от мужского лица, а потом бац! — и оказывался женщиной. Быть может, ошибки вкрались из-за невнимательности переписчиц после смерти Фридриха, или всяких прочих писак за долгие годы, или даже были допущены самой Марианн Энгел, когда она наконец перевела работу на английский. (Только представьте, сколько счастья привалило Титивиллусу!) Впрочем, я сомневаюсь в нерадивости переписчиков и переводчиков, потому что женские элементы были встроены в текст.

Особенно поражает описание отцом Сандером своего брака с Христом. Идея подобного союза кажется — на мой современный взгляд — странной, но, очевидно, «сочетания» с Христом были обычным делом для людей вроде Фридриха. Однако и с учетом фактора обычности нельзя отрицать явно эротический подтекст этих свадебных образов. Брак совершался в узорной кровати, укрытой цветами, в центре зала, и за действом наблюдали многие небесные персонажи, включая Деву Марию. Сандер пишет, что Христос обнимал его, целовал и что вместе они наслаждались друг другом. (Вы все правильно прочитали.) Покончив с Фридрихом, Христос повелел своим ангелам взять инструменты и играть с таким же удовольствием, какое он сейчас дарил возлюбленному своему супругу.

Иисус даже утверждал, что во время этого соития множество душ вырвались из Чистилища — то есть тут действительно имеется в виду вполне себе брачная ночь.

Я заподозрил, что Марианн Энгел просто вставила такой отрывок в перевод лишь для того, чтоб посмеяться надо мной. Потому что — ну в самом деле! — не мог же существовать подобный пассаж в оригинальном тексте Сандера. Однако потом я сверился с другими источниками и выяснил, что все верно.

Однако, хотя мне было очень интересно читать о любовных играх с Христом, меня гораздо больше зацепил тот факт, что в «Жизни», или «Gnaden-vita», нет ни одного упоминания о сестре Марианн, якобы подброшенной в младенчестве к воротам Энгельталя. Когда я указал на эту странность, Марианн Энгел уверила меня, что со временем ее отсутствие в книге Сандера получит свое объяснение — когда она дорасскажет мне истории наших прошлых жизней.

— Я знаю, ты не хочешь появляться на людях, — обронила она. — Так что идем сейчас, под покровом ночи.

Я для вида поупрямился, однако ужасно любопытствовал, куда может привести полуночная экскурсия с Марианн Энгел (и Бугацей). Вскоре мы оказались в машине — направлялись к пляжу, на котором я так и не удосужился побывать. Я гадал, кого мы встретим, но решил, что вряд ли кто-то явится на пляж холодной февральской ночью. И ошибся. Песчаный берег был усеян костерками, у которых молодежь попивала пиво. Огни, разбросанные то тут, то там, подчеркивали окружающую тьму и обеспечивал и достаточную степень уединения. Мне это понравилось.