Страшный человек - Сергей Протасов Страница 53

Он смутился и накрыл колени руками.

— Беда за тобой пришла, Саша, — вдруг тихо заговорила она. — Ждет тебя беда, стоит за спиной, руки костлявые тянет. Убегай, спасайся, обо мне не думай.

— Дашка, хватит меня пугать! — Титова передернуло от мурашек. — Ничего со мной плохого не случится, все плохое позади.

— Скоро мне идти некуда будет. Папа нашу квартиру продал, там будут другие люди жить.

— Ты с ума меня сведешь! Перестань! — Титов махнул рукой. — Какие еще люди?

— Новые хозяева. Папа отдал машину и квартиру и бог знает что еще. Теперь у нас ничего нет.

— Дашка, ты ничего не путаешь?

— Нет. Всё точно. Предал нас папка, такое дело. Мама говорит. Но я не верю, что предал, случилось несчастье, его обманули.

— Кто? О чем ты говоришь? Откуда ты знаешь?

— Знаю. Он сам мне сказал. Вчера ночью приходил. Он объяснил, но я ничего не поняла. Его обманули, но он меня любит, — она вдруг игриво посмотрела на него. — А ты меня любишь?

— Люблю, конечно, — растерянно ответил Титов. — Очень. Ты его хорошо видела? Не понимаю…

— Как тебя видела. Я собиралась спать, почти спала уже, а он вошел тихонько, присел на мою кровать, положил мне руку на голову и заплакал. Он плакал и молчал, только гладил меня, гладил и целовал в лоб. Очень жалкий и несчастный, с расцарапанными руками. Его обманули очень плохие, бессовестные люди. Александр Михайлович, когда ты меня заберешь в жены? Папа обещал, что ты меня не бросишь.

— Он так сказал?

— Что ты всё переспрашиваешь? — смешно рассердилась она. — Ты же знаешь, я никогда не вру. Так когда? Завтра?

— Не знаю.

Они, как по команде, замолчали, будто исчерпав все слова, вернее, будто все слова на планете исчезли за ненадобностью. Две неподвижные фигуры на лавке среди двора. Среди бесконечного движения людей, машин, животных. Словно они представляли собой неподвижный центр круговращения жизни улицы, города, страны. Как каменные изваяния — хранители источника вселенской скорби, двигателя бытия, смысла смерти.

— Мне пора, — сказал он через двадцать минут.

Она моргнула своими огромными глазами, и ему показалось, что в них сверкнули слезы.

— Я завтра приду.

Она снова не ответила. Они всегда так прощались, с болью разрывая пуповину, связывающую их.

***

Тяжелая мысль лежала на сердце Титова. Как когда-то идея мести сводила его с ума, так теперь не отпускала идея жизни возле Даши. Опять в его мозгу подготавливался какой-то план, назревая, как нарыв. Впервые он подумал об этом в поезде, после известия об убийстве Безроднова. Когда посадили Волкова, он уже не мог больше думать ни о чем другом. Он продолжал работать, бороться за собственную невиновность, но раз за разом возвращался к своей идее, как к источнику свежего воздуха в затхлом подвале, как к ничтожному отверстию, через которое пробивался свет и спасительный кислород.

***

Беговая дорожка летела под ноги, музыка через наушники задавала ритм движений. Сегодня он отмерил себе три километра. Где-то на середине пути музыка прервалась звонком. Звонила Ирина, секретарша.

— Александр Михайлович, — раздельно шептала она. — Вам удобно говорить?

— Я слушаю, говори.

— Александр Михайлович, на заводе обыск. Полиция пошла в лабораторию, где этот Володя был, лаборант, и нашла там амфитамины какие-то, наркотики, оборудование и сырье для их производства. Его в наручниках увозят. Они собираются опечатать лабораторию, ваш кабинет и забрать ваш компьютер и документацию. Они сегодня хотят вас арестовать.

Титов остановил дорожку.

— Где они сейчас?

— Пока тут, но скоро должны поехать к вам на квартиру.

— Ирочка, задержи их как-нибудь, придумай.

— Я постараюсь. Думаю, минут пятнадцать они еще тут пробудут.

— Сотри потом мой звонок.

— Хорошо, хорошо. Но это не всё. Следователь сказал, что Олег Львович… что он в СИЗО… — женщина заплакала, Титов услышал в трубке ее сопение и вздохи.

— Что там с Волковым? Говори скорее.

— Он сказал, Токарев, что Олег Львович умер в СИЗО.

— Не может быть! Когда?

— Сказал, вчера. Ой…

Связь разорвалась, должно быть, кто-то вошел в приемную.

Титов срочно свернул тренировку, не заходя в душ, бросился домой. Он собрался бежать, скрыться, отсидеться где-нибудь, пока шум не уляжется и полиция сама во всем не разберется. Он ощутил, что мучающий его нарыв наконец-то вскрылся, сметая второстепенные мысли. Чувство тревожного облегчения подгоняло его, будто он не убегал от чего-то, а спешил к чему-то.