Медовый месяц - Инна Волкова Страница 52

Он спал на спине, положив одну руку на грудь, другая свешивалась вниз. Я напряженно и жадно всматривалась в его лицо, словно пыталась сохранить в памяти и в душе каждую черточку, каждую примету. Странно, я никогда так не смотрела на Пашку. Обычно меня хватало на несколько минут, не больше. Я с удовольствием отмечала, что он красивый парень, и мне это было приятно. Иногда Пашка казался мне смешным, когда спал с открытым ртом или чмокал во сне губами, словно ребенок. Это умиляло меня, но долго за спящим супругом я никогда не наблюдала. Мне просто было бы скучно этим заниматься. Ну в самом деле, что интересного — смотреть на спящего человека? Любопытно первые несколько минут, но затем начинает надоедать. Ничего нового все равно не увидишь. Но почему же сейчас я не могу оторвать глаз от его лица? Я не думаю, красив он или нет и насколько его внешность соответствует так называемым стандартам мужской привлекательности. Все это меня очень мало волнует. Я всматриваюсь в его усталое лицо и думаю о том, что для меня он самый прекрасный на свете, И я не в силах оторваться от созерцания линии его губ, лба, носа, от его прикрытых век, чуть подрагивающих ресниц, и мной владеет сумасшедшее желание коснуться губами его лица. Я понимаю, что это безумие, но ничего не могу с собой поделать, я словно сошла с ума, и никакие доводы разума не в силах меня остановить. Я наклоняюсь и нежно прикасаюсь губами к его щеке, затем покрываю быстрыми осторожными поцелуями его лоб, нос, подбородок, его закрытые глаза. Только к губам я не могу прикоснуться, хотя мне хочется этого больше всего на свете… Но я не решаюсь. Сама не знаю почему. Наверное, потому, что это слишком смело и… нечестно. В губы можно целовать только с взаимного согласия. А украдкой как-то нехорошо. Впрочем, все мои поцелуи краденые и нечестные. «Краденые поцелуи» — неплохое название для песни или рассказа. Неужели он ничего не чувствует? И что будет, если он вдруг проснется? Что я ему скажу? Что снова перепутала его с мужем? На миг мне кажется, что он сейчас проснется и откроет глаза, но этого не происходит. Только его дыхание становится менее глубоким и ровным, а более поверхностным и частым, как у человека, который просыпается или вот-вот проснется. И я замираю в предчувствии…

Но все обошлось. Он вздыхает во сне и что-то шепчет. Я прислушиваюсь и вдруг ясно слышу, как он произносит женское имя, но, увы, не мое…

— Эля, — говорит он, и в его голосе звучат сожаление и упрек, а еще непонимание и грусть. — Как ты могла? Зачем? Зачем ты пришла? Что ты хочешь? Зачем?

Он повторяет этот вопрос несколько раз четко и громко, мне даже показалось, что он не спит. Но нет. Я ошиблась. Он спит, и об этом свидетельствует его ровное дыхание и то, как он поворачивается ко мне спиной и во сне его рука, оставшаяся лежать поверх подушки, слегка подрагивает. Я быстро прикасаюсь к ней губами, и, вскочив, убегаю из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь. Сердце мое бьется где-то в самом горле, и я прижимаю руку к груди, чтобы унять его сумасшедший стук. Тут я понимаю, что покинула комнату очень вовремя. Потому что слышу, как в замке поворачивается ключ, и в коридор входит Людмила, а за ней Пашка с несколькими тяжелыми, судя по тому, как он их тащит, сумками. Он ставит сумки на пол и, глядя на меня, говорит:

— Привет. А вот и мы. Ты как?

— Нормально, — отвечаю я, наконец справившись с сумасшедшим биением сердца.

— Вот и умница, — хвалит меня Людмила. — Мы накупили много всяких вкусностей, иди ставь чайник, сейчас будем пить чай. Ты, наверное, голодна?

Она подходит ко мне, обнимает за плечи и, ласково заглядывая мне в глаза, спрашивает:

— Ты любишь шоколадный щербет, моя девочка?

Я поспешно киваю головой и отвожу взгляд, не в силах смотреть в ее искренние и заботливые глаза, и думаю о том, что я последняя сволочь и безнравственная порочная дрянь. Меня мучает совесть. А ее муки становятся поистине невыносимыми, когда ко мне подходит Пашка и целует мой рот. Рот, который только что целовал другого мужчину, его родного отца…