Хлорофилия - Андрей Рубанов Страница 52

– Я догадался, – сказал Савелий. – А ты зачем влез?

– Ты бы тоже влез, – ответил Годунов, блестя глазами. – Они бы посадили мальчишку. Они бы сломали ему жизнь.

Герц перевел взгляд на Мусу – тот сидел, подперев кулаком скулу. Возможно, даже дремал.

– Они посадят либо мальчишку, либо тебя.

– Мальчишка уже ушел. – Годунов ухмыльнулся. – Два часа назад. А я подписал протокол. То-се, капсулы мои, давно храню, где взял – не помню; пьяный был…

– Дурак. Они проверят вас обоих. Сделают анализ крови. И твоей, и Филиппка. А ты давно не жрешь траву.

– Уже сожрал, – деловито объявил Годунов. – Купил у соседа по камере. Обменял на сигареты. Третья возгонка. Гадость страшная.

Савелий вспотел.

– Черт. А я не сообразил. Я тебе даже сигарет не привез…

Гений сделал небрежный аристократический жест:

– Забудь. А Филиппок не пропадет. Я ему адресочек шепнул – там надежные люди, за сутки ему кровь почистят, специальной химией… В общем, он парень неглупый, отвертится.

– А ты?

– А я посижу.

– Ты сумасшедший, Годунов.

– Есть немного, – прогудел Годунов. – Я ведь, Савелий, книжки сочиняю. Иногда, раз в год, доходит даже до того, что меня называют писателем. А книжки, брат, пишутся не в кабинетах. Вернее, в кабинетах они тоже пишутся, но самые лучшие книжки пишутся вот в таких местах… – Он обвел руками комнату. – В тюрьмах, в окопах, в канавах. В грязных шалманах. На кабацких салфетках. Мое место – тут. Не волнуйся, я быстро вернусь. Мне много не дадут. Лет пять от силы. Заодно протрезвею. Кое-что обдумаю. Семьи у меня нет, мама умерла, плакать по мне некому, так что…

– Есть, – возразил Герц. – Есть кому плакать.

Годунов улыбнулся:

– Передай тому, кто по мне плачет, чтоб не плакал. Плакать не надо. Надо смеяться. Это единственный способ выжить. Понял меня?

Герц покачал головой.

– Папаша! – воскликнул Годунов. Муса открыл глаза. – Сержанта нельзя подводить. Он нормальный мужик. Иди, зови его.

Муса встал.

– Гарри, – пробормотал Герц. – Ты… держись, ладно?

Годунов принял бравый вид.

– Сам держись.

– И не жри траву, – прошептал Савелий. – Особенно очищенную. А то… Не успеешь сообразить, как превратишься… Будешь думать только про свет прозрачный…

Дверной замок опять зашипел. Годунов вдруг рассмеялся:

– Я давно понял, что ты читаешь Священную Тетрадь.

– Уже прочитал.

– Эх ты! – сказал гений. – Это я ее написал. Пятнадцать лет назад. Предложили халтуру, хорошие деньги – настрочил за две недели. Прощай, брат.

– Подождите, – остановил его Муса. – Самое главное забыли.

Он сунул руку в карман пиджака и достал две пачки дешевых китайских сигарет.

– Душевно благодарю, – с чувством произнес Годунов. – Папаша, ты береги Савелия. Я вижу, ты все можешь. Освобожусь – я тебя найду. Я – Гарри Годунов, я добро помню.

Глядя в немного перекошенную спину товарища, Савелий подумал, что верит ему во всем, кроме одного: он не верит, что товарищ быстро вернется.

– Хороший у тебя друг, – сказал Муса, когда они остались одни.

– Это вы мой «друг», – сухо ответил Герц. – А Гарри… Мы с ним…

– Не цепляйся к словам, – мягко возразил Муса. – Я никому не «друг». Я давно вышел из системы. Ты о Гарри теперь не думай. Тюрьма – не самое плохое место. Ты теперь о себе думай.

– Нечего думать, – мрачно произнес Герц. – Думай не думай – мне конец. Завтра меня проверят. Я, конечно, мякоть ложками не жрал, но… Всем моим людям из редакции тоже предложат пройти проверку. Скорее всего большинство откажется. Я тоже откажусь… Но это не главное.

– А что для тебя главное? – осведомился Муса.

Савелий набрал в грудь воздуха, чтоб ответить, но вошел мрачный сержант. Сделал знак.

– Пошли отсюда, – сказал Герцу старый преступник, и стало ясно, что он покидает стены участка с облегчением.

«Стюардессы» выдали очаровательные прощальные улыбки.

– Благодарим за посещение, – мелодичным голосом произнесла одна из них. – Если у вас есть претензии по существу беседы или к внешнему виду наших сотрудников либо предложения и пожелания…

– Перестань, дочка, – прервал ее Муса. – Все было прекрасно.

Они направились к машине.

– Я все-таки не понял, – тихо спросил Муса. – Почему ты решил, что тебе конец?

– Потому что не верю в их проверки, – угрюмо ответил Савелий. – В анализ крови и прочее. Какой, к черту, анализ крови, если они по выдоху могут определить, врет человек или нет?! Думаю, анализ крови – сказочка для дураков. С их техникой они любого травоеда вычислят за сто метров.

– Правильно думаешь, – одобрительно кивнул Муса. – Куда тебя отвезти?

– Куда? – Савелий задумался. – На работу.

«Друг» лихо рванул с места.

– Значит, для тебя главное – работа?

– Нет. Главное – семья. И ребенок.

– У тебя есть ребенок?

– Будет.

– Что-то ты как-то… без восторга.

Герц помолчал и спросил:

– Слышали про зеленых человечков?

Муса наклонил голову вбок и посмотрел на Савелия с интересом:

– Кое-что слышал. Значит, у вас…

– Да.

– Жена знает?

– Знает.

– И что вы решили?

– А что тут решать? Если он родится зеленым, тогда и будем решать. Но в любом случае – не отдадим. Пусть он будет зеленый, синий, фиолетовый – я не отдам своего ребенка.

– Э, – грустно вздохнул Муса. – Ты не понимаешь. Придут вооруженные люди – и отнимут. Окажешь сопротивление – посадят. И жену твою посадят. Выбьют твои модные красные зубы, дадут десять лет – и до свидания. Никто за тебя не заступится.

– А вы? – спросил Герц.

Муса сильно удивился:

– При чем тут я? Ты сам сказал, что тебе конец. Зачем я буду заступаться за человека, если он хватает себя за волосы и кричит, что ему конец?

– Я кричу, потому что не вижу выхода.

Старый злодей ничего не ответил.

– Здесь лучше повернуть, – сказал Савелий. – На проспект Константина Эрнста. Так ближе.

– Повернем, – ответил Муса. – Только сначала заедем в одно место. Посидим, поговорим спокойно. Я люблю, когда можно посидеть и поговорить спокойно…

– О чем? – Савелий напрягся.

– О жизни, – сурово ответил злодей. – Это будет на третьем этаже, но ты не волнуйся.