Убей меня нежно - Никки Френч Страница 51

— Оставь это, Элис. Это просто старье, от которого следовало избавиться еще много лет назад.

— Ты никогда не ковырялся там?

— Зачем? Вот здесь хранятся мои вещи.

Я и представить себе не могла, что будет так много всего. Длинное низкое помещение было почти заполнено. Все аккуратно разложено и упаковано; коробки и мешки снабжены бирками с надписями, сделанными четким почерком Адама. Лежали тугие бухты веревок разной толщины и цветов. С балок свешивались ледорубы. Была пара рюкзаков, пустых и плотно застегнутых от пыли. В одном аккуратном чехле находилась палатка, в другом — покороче — спальник. Ящик альпинистских кошек стоял рядом с ящиком длинных тонких гвоздей. В другом ящике лежали разнообразные клипсы, скобы, винты. На небольшой полочке стояли стопы завернутых в целлофан бинтов, на полке побольше виднелась газовая плитка, несколько баллонов с газом, оловянные кружки, бутыли с водой. В стороне стояли сильно поношенные альпинистские ботинки.

— А что здесь? — спросила я, пнув ногой мягкий нейлоновый мешок.

— Перчатки, носки, теплое белье и другие вещи.

— Ты не путешествуешь налегке.

— Стараюсь не перегружаться, — ответил он, оглядываясь по сторонам. — Я таскаю эти шмотки не ради развлечения.

— Зачем мы приехали сюда?

— Начнем с этого. — Он вытащил довольно большой мешок. — Это порталедж. Вроде палатки, которую можно укрепить на почти вертикальном склоне. Однажды я провел в нем четыре дня в страшную бурю.

— Звучит жутковато, — поежилась я.

— Удобная вещь.

— Для чего она тебе сейчас?

— Это не для меня. Для Стэнли.

Он порылся в картонной коробке, набитой тюбиками с мазью, достал пару и положил в карман куртки. Снял один ледоруб и поставил его рядом с палаткой. Затем, опустившись на корточки, принялся вытаскивать маленькие коробочки и ящички, внимательно вчитываясь в надписи на них. Казалось, он полностью ушел в работу.

— Пойду погуляю, — наконец сказала я. Адам даже не поднял головы.

На улице было достаточно тепло, и я сняла пальто. Я прошла в огород, где виднелись несколько сгнивших кочанов капусты, а по решетке, предназначенной для бобовых, вились сорняки. Кто-то оставил слегка приоткрытым поливной кран, и в центре огорода разлилась большая грязная лужа. Все это производило довольно гнетущее впечатление. Я завернула кран, посмотрела вокруг, не видно ли где отца Адама, и уверенно направилась к хлипкому строению, в котором заметила фарфоровый чайник и воздушного змея. Мне хотелось порыться в коробках, прикоснуться к детским вещам Адама, найти фотографии его и его матери.

В замке торчал большой ключ, который без труда удалось повернуть. Дверь открылась внутрь. Я тихо прикрыла ее за собой. Кто-то совсем недавно был здесь, так как толстый слой пыли лежал только на некоторых коробках и чемоданах, остальные были чисто вытерты. В одном углу я увидела скелет птицы. Воздух был густой, затхлый.

Я оказалась права: здесь складировались старые вещи семьи. Чайник был частью чайного сервиза, в отдельных чашках еще виднелись тусклые коричневатые следы от чая, который когда-то в них наливали. Один ящик был почти доверху набит высокими сапогами. Некоторые были небольшого размера. Они, должно быть, принадлежали маленькому Адаму. На крышке самого большого черного сундука красовались позолоченные инициалы «В.Т.». Как звали его мать? Я не могла вспомнить, упоминал ли он когда-нибудь ее имя. Я осторожно открыла чемодан. Я уверяла себя, что не делаю ничего предосудительного, просто осматриваю окрестности, но мне почему-то казалось, что Адам отнесется к этому совсем по-другому. Чемодан был набит одеждой, от которой исходил запах нафталина. Я трогала темно-синее крапчатое платье, вязаную шаль, лиловый кардиган с перламутровыми пуговицами. Элегантная, но практичная одежда. Я захлопнула крышку и открыла потрепанный белый чемодан. Он был полон детской одежды: вещи Адама. Свитера с вышитыми кораблями и воздушными шарами, полосатые штаны, шерстяные шапочки, комбинезон с капюшоном, маленькие брючки. Я чуть не прослезилась. Там лежала и пожелтевшая от времени крестильная рубашка. Стоявший у стены комод, у которого не хватало нескольких ручек, а бок сильно поцарапан, был заполнен маленькими буклетами, оказавшимися при ближайшем рассмотрении школьными тетрадками, дневниками с отзывами — двух девушек и Адама из Итона. Открыла первый попавшийся в руки за 1976 год. Тогда ему было двенадцать лет. В тот год умерла его мать. Математика: «Если бы Адам приложил свои недюжинные способности к учебе, а не к шалостям, — гласила четкая запись синими чернилами, — то дела у него шли бы прекрасно. А поскольку...» Я закрыла дневник. Это не просто засовывание носа в чужие дела; это больше походило на подглядывание в замочную скважину.

Я прошла в другой угол комнаты. Мне хотелось найти фотографии. Вместо этого в шкатулке, перевязанной для надежности полоской материи, я обнаружила письма. Сначала я подумала, что это письма от матери Адама, не знаю почему. Может, потому, что я искала ее следы, а что-то в почерке говорило мне, что это письма от женщины. Но когда я стала перебирать первую пачку, то поняла, что они от многих людей и написаны самыми разными почерками. Я взглянула на верхнее, написанное синей шариковой ручкой, и едва не вскрикнула.

«Милый, милый Адам» — этими словами начиналось письмо. Оно было от Лили. Остатки совести заставили меня воздержаться от чтения. Я отложила пачку, но тут же опять схватила ее. Я не вчитывалась в буквы, но волей-неволей выхватывала отдельные яркие фразы, которые, я знала это, не смогу забыть никогда. Я просто смотрела, от кого они. Я говорила себе, что это словно работа археолога, который раскапывает слои истории Адама, его уже известные эпохи.

Сначала в пачке были письма — короткие, написанные впопыхах — от Лили. Потом исполненные черными чернилами с красивыми завитушками письма на французском языке — от Франсуазы. Они обычно были длинными. В них не было страсти, как в письмах Лили, но многочисленные интимные подробности заставляли меня морщиться. Когда она писала по-английски, ее язык был живым и красивым, несмотря на отдельные ошибки. Под письмами Франсуазы оказалось два не относящихся к делу послания. Одно от некоего восторженного Бобби, другое от женщины, подписавшейся буквой "Т", затем шла целая подборка открыток от Лайзы. Ей нравились восклицательные знаки, еще она любила подчеркивание.

А потом, под Лайзой — до Лайзы, — обнаружилась серия писем от женщины, о которой я никогда не слышала. Я украдкой посмотрела на подпись: Адель. Я села на корточки и прислушалась. Кругом было совершенно тихо. Единственным звуком, который доносился до меня сверху, был шелест плохо закрепленных кусков шифера, в которых играл ветер. Видимо, Адам все еще копался в своих вещах. Я посчитала письма от Адель; их было тринадцать, и все они были довольно короткими. Под ее письмами было шесть писем от Пенни. Мне удалось найти женщину, которая была между Лайзой и Пенни, Пенни и Лайзой. Адель. Начав с письма, которое лежало в самом низу, предположительно ее первого письма, написанного ему, я принялась читать.