Последний пророк - Александр Каменецкий Страница 51

Яхта, море, небо — все было таким спокойным и безмятежным вокруг нас. Кричали чайки, плескала волна о борт, пахло крепким трубочным табаком… Не хватало еще, наверное, рома и лангустов. Даже убийство, накануне совершенное мною, казалось чем-то нереальным, неслучившимся, принадлежащим миру мрачных иллюзий. Говорить ни о чем не хотелось. Разве что о самом насущном.

— Куда мы плывем? — поинтересовался я.

— Пока никуда, дрейфуем, — сказал Жан-Эдерн. — Авианосец и сторожевые катера должны быть где-то поблизости. Или нас заметят с вертолета, это уже не так важно. Важно, что мы не на берегу. У мятежников, к счастью, пока нет флота.

— Но вы можете объяснить наконец, что случилось? — произнес после долгой паузы Гюнтер, по-прежнему бледный, ярко-веснушчатый.

— Случилось то, чего давно ожидали, — только и проворчал Жан-Эдерн.

— Послушайте, — вдруг заявила Таня, решительно глядя на француза. — Кто вы на самом деле? Мы все в такой ситуации, когда правда важнее всего. Признайтесь, если можете, — кто вы?

Жан-Эдерн посмотрел на Таню, пыхнул трубкой, усмехнулся.

— Женщины всегда очень любопытны.

— И все-таки?

— Давайте прямо: на кого вы работаете? — поддержал я жену. — Выкладывайте, мы имеем право знать.

— Вы хотите от меня слишком многого. — Жан-Эдерн, невозмутимый, все курил и глядел мимо нас, прищурив глаза. — Но так и быть. Я работаю на тех, кого принято называть «хорошими арабами». Которые не хотят войны.

— А что, разве такие есть? — удивилась Таня. — По-моему, они здесь все одинаково помешанные.

— Ошибаетесь. В арабском мире есть очень влиятельные люди, которые привыкли добиваться всего мирным путем. Но этих людей не показывают в «Новостях», о них вообще мало кто знает…

— Нефтяные шейхи? — предположил я.

— Не только. Им невыгодна война, они делают большой бизнес, и на Западе тоже. Я вам говорил: после крушения Советского Союза на Земле осталось только две реальные силы: Америка и исламский мир.

— И вы приняли его сторону, — перебила Таня. Жан-Эдерн кивнул и продолжил:

— Есть, конечно, и другие: Китай, Юго-Восточная Азия… Но они пошли по иному пути. Если нет нефти и других полезных ископаемых, приходится вертеться. Япония, например, завалила весь мир своими товарами. Это их бескровная война. Что не удалось самураям, получается у тех, кто делает автомобили и компьютеры. При этом, будьте уверены, в душе они остались точно такими же, как раньше. Отомстили Америке за Хиросиму тем, что заставили покупать японские «тойоты» и «хонды». И продолжают мстить. Арабы выбрали другой вариант. Зачем строить заводы, если можно вкладывать деньги в любую отрасль в любой точке земного шара? Если копнуть поглубже, еще очень неизвестно, кто на самом деле заправляет мировой экономикой. Но за деньгами всегда тянется власть, а власти им как раз и не дают. Можете строить себе дворцы из золота, но цены на нефть будет диктовать кто-то другой. Неприятно, согласитесь. Слишком долго они были в тени, эти люди. Им очень хочется на свет. Они дают деньги экстремистам, потому что у них нет других способов реального давления на западные страны. Но как только ситуация изменится, терроризм исчезнет. Я убежден в этом, господа.

— А как вы относитесь к этому якобы пророку, Хаджи Абу Абдалле? — полюбопытствовал я.

— Удивительный человек. Совершенно необыкновенный. Такие рождаются, может быть, раз в тысячу лет, — не задумываясь ответил Жан-Эдерн.

— Вы им восхищаетесь, этим террористом? — выдохнула возмущенная Таня.

— Я восхищаюсь всем, что превосходит обычные человеческие рамки, — ответил Жан-Эдерн. — Гитлер и Сталин тоже, по-своему, заслуживают восхищения. Чингисхан, Наполеон… Они изменили историю планеты. Без них школьникам нечего было бы учить.

— Ну, это уже чересчур! — оскорбленно заметил Гюнтер. Хотя на его месте я бы помалкивал в тряпочку.

— Может быть, — улыбнулся Жан-Эдерн. — Наверное, жить в тридцать седьмом году в Германии или в России было довольно сложно. Но из сегодняшнего дня все это воспринимается по-другому.

— Как же? — перебил я.

— Хорошее и плохое перестают играть такую важную роль. Мертвые давно мертвы, живые занимаются своими делами… Все это на самом деле так мелко: политика, войны, интриги… До сих пор не могут выяснить, кто начал Вторую мировую — немцы или русские. А кто сейчас помнит о наполеоновских походах? Остаются только имена, личности. Они интересны потому, что сделали то, что обыкновенный человек сделать не в состоянии. Не важно, что именно. Главное — сделали. Ну-ну, господа, не смотрите на меня так. Ведь я в отношении вас не совершил ничего дурного, правда?

— Вы опасный человек, — сказала пасмурная Таня. — Я вас боюсь. Мне кажется, от вас можно ожидать чего угодно.

Жан-Эдерн рассмеялся:

— Представьте себе, мадам, вечер, темный переулок. Навстречу друг другу движутся двое. Один из них — обыкновенный прохожий, а другой, предположим, — грабитель. Что они чувствуют, как вы думаете?

— Нормальный человек боится, конечно. А тот, другой, — не знаю…

— Совершенно верно, нормальный, как вы выразились, человек испытывает страх. Если коротко описать его психические процессы, это страх жертвы. Что же касается грабителя, он себя отнюдь не чувствует жертвой. Он — охотник. При том, что в отношении взятого нами конкретного прохожего грабитель может не иметь никаких дурных намерений. В этом и состоит отличие одних людей от других. Жертва и охотник. Лично мне интересен только второй из них. Вы понимаете, о чем я?

— Интересно, а Иисуса Христа вы к кому причисляете? — Я не мог сдержать сарказма, внимая ницшеанским пассажам агента «хороших арабов».

— К охотникам, конечно! Он же прямо сказал апостолам: «Будете ловцами душ человеческих». Поймите, не важно, каким ярлыком помечен человек, важно то, охотник он или жертва. Скульптор или глина. Разве скопище потенциальных жертв не кажется вам чем-то вроде глины? В переносном смысле, конечно.

— Вы говорите как фашист, — заявил без тени сомнения Гюнтер.

— Зачем же вы нас спасли? — спросила Таня. — Нас, эту самую глину?

— Не стоит путать слова и действия, — кротко заметил Жан-Эдерн. — Кроме того, я дал слово заботиться о вас. И собираюсь его сдержать.

— Давайте сменим тему, — предложил я. — Мы все только что чуть не стали настоящими жертвами, и ваша философия, простите… она нам сейчас не близка. Лучше расскажите об Абу Абдалле. Я очень подозреваю, что он имеет отношение ко всему, что здесь происходит.

— С удовольствием. Только не надо считать, что я на его стороне. Я — наблюдатель. Я доверяю своим глазам и пытаюсь трезво оценивать то, что вижу. Насчет Абу Абдаллы вы, наверное, сами много чего знаете. Почти все, что о нем говорят, — правда. Редкий случай.

— Ну давайте, давайте, без предисловий, — мрачно проворчал Гюнтер. Что-то сильно ему не нравилось в нашем спасителе. Всегда ведь хочется видеть в таких людях саму доброту без изъяна.