Икар - Расселл Эндрюс Страница 51

В женской раздевалке элегантного спортзала «Челси перс» она сняла кроссовки и носки, обтягивающие бриджи и топ и встала перед большим зеркалом. Она смотрела на свое отражение, на то, как по плечам стекает пот. Напрягла трицепс и увидела, как заблестели мышцы в свете флуоресцентных ламп. Провела пальцем от подбородка по шее, между грудями, сунула палец в рот и почувствовала вкус своего пота. Медленно вертя палец, сжатый губами, она стала неторопливо поворачиваться, встав на цыпочки и не отрывая глаз от своего отражения. В раздевалке сейчас было совсем немного женщин. Они принимали душ, одевались, готовились возвратиться кто на работу в офис, кто в студию на фотосессию. Она чувствовала, что на нее начали смотреть, и это ее взволновало. Ей нравилось, когда белые девушки смотрели на ее тело, поэтому она продолжала вертеться перед зеркалом еще какое-то время после того, как увидела все, что хотела увидеть. Они завидовали тому, что видели? Или они возбуждались? Она их забавляла или отталкивала? А ей было все равно, кроме шуток. Лишь бы только они хоть как-то к ней относились.

После спортзала она отправилась за покупками. Ей ничего не было нужно, и в этом как раз была фишка. Она приобрела фривольные вещички. Но элегантные. Она научилась быть элегантной, обзавелась вкусом богатой белой женщины. Ей нравилось изводить мужчин повсюду, в том числе и в спортзале. В итоге те из них, которые ночами мечтали о Мэрайе Кэри, глядели на нее, пыхтя, как паровозы, и обливаясь семью потами на своих тренажерах. Ну и в клубе, ясное дело. Там она обожала разгуливать с обнаженными бедрами — твердыми, как каменные, и на высоченных каблучищах. А в обычной жизни она любила высокий класс. Более того, она понимала, что такое высокий класс. И пока другие девицы ее возраста прочесывали Восьмую улицу и покупали посеребренные сережки, она уверенно ходила по Мэдисон-авеню. На этот раз она заглянула в «Фрателли Розетти» за парой ярко-красных атласных туфелек с открытым мыском и каблучком высотой в один дюйм, а потом в «Прада» за черной сумочкой с красной застежкой, отлично подходившей к туфелькам. Вернее, за двумя черными сумочками с красными застежками, потому что… ну, как тут объяснишь… Просто никогда не знаешь, когда может пригодиться лишняя сумочка.

В три тридцать у нее было назначено прослушивание для участия в «мыльном» сериале, но роль была не ахти, и, кроме того, она здорово устала, поэтому она плюнула на прослушивание, пошла домой и улеглась поспать до четырех. В шесть она взяла такси и поехала на работу.

Ночь получилась отличная. Она скользила по столбу, она танцевала и кувыркалась и выглядела чертовски сексуально. Она заработала тысячу восемьсот долларов чаевых, и никто из тех, перед кем она изгалялась, понятия не имел, что она размышляет о новой обивке для своего диванчика в гостиной или о том, куда задевалась квитанция из химчистки, потому что завтра как раз надо забирать оттуда вещи, или о том, какие книжки она будет читать, лежа на пляже, когда в следующем месяце возьмет отпуск и рванет во Флориду. Один малый спросил, как ее зовут, и глазом не моргнул, когда она решила подшутить над ним и ответила: «Мадре. [29]Мадре Тереза». А он только сказал: «Красивое имя. Испанское?», и она поняла, что понравилась ему, она поняла, что он думает, что теперь она даст ему номер телефона и, может быть, даже согласится с ним поужинать. Тощий такой, маленький, с паршивой стрижкой и гадкой кожей, но она старалась вовсю и свое дело сделала как надо, потому что он отвалил ей сто сорок баксов, а она была готова поклясться, что он зарабатывает не больше пятисот в неделю.

В четыре утра клуб закрылся, и она ушла. На улице ее поджидало такси. В это время девушек всегда ждали машины. Таксисты любили отвозить их домой; один водитель как-то раз сказал ей, что все они надеются на то, что кто-то из девушек забудет в клубе сумочку с бабками и придется ей расплатиться за дорогу по-другому. Насколько она знала, такого случая еще ни разу не было, но ей нравилось, что таксисты продолжают верит в удачу.

В четыре двадцать она уже сидела за столиком в уютной нише в «Сэкс» — ночном клубе, где к этому времени собирались многие танцовщицы. Она думала, что Кид зайдет туда. Но его там не оказалось. Там был один из его друзей. Очень славненький. Она никак не могла запомнить, как его зовут. Помнила только, что он хочет устроиться на работу в клуб. Вышибалой. Ему, похоже, было до лампочки, что она вечно не может ничего про него вспомнить. Он всегда торчал в клубе или в каком-то ночном заведении. Вечно поджидал Кида, словно был его телохранителем или еще кем-то в этом роде. Ага. Или его тенью. «Интересно, а он и вправду такой клевый, каким кажется? — подумала она. — Или просто тупой как пробка?»

«А может, мне с ним…? — подумала она. — Как это понравится Киду? Заденет ли это его?» Если бы задело, она бы так и сделала. Но чутье ей подсказывало, что Кида мало что может задеть.

Хотя… кое-что может.

Она сунула руку в сумочку и нащупала выкидной ножичек, лежавший под пачкой жевательной резинки, горкой мелочи и тюбиком помады. Ей нравилось прикасаться к ножу, ей было приятно, что он у нее есть. Нож ей подарил один из бывших дружков больше года назад. Сказал — для самообороны. «Все испанские девушки нуждаются в самообороне. Особенно если у них такая фигурка, как у тебя». Сначала она не хотела брать ножик, но все-таки взяла. Легче было взять, чем препираться и отказываться. А потом ей стало нравиться, что он у нее есть. Потом она его полюбила. Полюбила звук, с которым нож раскрывался. Полюбила его гладкость. То, что он такой красивый и такой смертельно опасный. Еще ни разу ей не приходилось им пользоваться, и она порой надеялась, что никогда и не придется. Но порой она смотрела на нож иначе. Совсем иначе. И вот она вынула нож из сумочки под столиком и нажала на кнопку, с помощью которой из рукоятки выскакивало длинное и тонкое лезвие. С-с-с-с-с. Она провела пальцем по плоской поверхности холодной стали.

Эта штучка могла сделать ему больно.

А кто-то уже сделал ему больно. Она видела, как он снимал повязку, видела рваную рану. Почему бы и ей так не сделать?

Прикасаясь к лезвию, она думала: «Этой штучкой ему можно сделать очень-очень больно».

Улыбнувшись, она закрыла нож и убрала в сумочку. Потом послала улыбку приятелю Кида, сидевшему у противоположной стены. И поманила его, едва пошевелив указательным пальцем.

Он принялся говорить. О чем — она не слушала. Она опять задумалась о квитанции из химчистки. Потом — о тесте по психологии, который ей предстояло пройти на следующий день. Один из вопросов она уже знала: «Можете ли вы доказать, что существует такое понятие, как принцип удовольствия?» Да, она могла это доказать. Еще как могла.

А потом она задумалась о том, почему ей так нестерпимо хочется сделать больно Киду.

Она не знала почему. Кроме шуток, не знала.

Но эта мысль заставляла ее улыбаться.

Убийца

Она не могла вспомнить, когда была так счастлива.

Впервые за все время, насколько ей помнилось, в ее жизни воцарился порядок.