Мурло - Владислав Несветаев Страница 51

Светлана злилась на себя, страшно злилась. Она бежала домой, громко скрипя калошами о снег и переваливаясь из стороны в сторону, как старуха с ревматизмом. Она помнила себя молодой. Как она была похожа на Катю: та же лёгкая походка, те же мечтательные взгляды в будущее, те же розовые очки, те же вздохи, манеры — как хорошо было, когда было, во что верить. Вот знаешь, что завтра будет лучше, чем сегодня, и сразу улыбка на лице появляется, сразу делать что-то хочется, кому-то помогать. Хочется видеть родителей, им приятное сделать. Или знаешь, что ждёт тебя в будущем карьера, что о тебе будут писать в прессе, что твои слова будут трактовать, как романы Джойса, и сразу мир вокруг тебя преображается.

Но вот годы проходят: единственная заметка о тебе в прессе — это рассказ о региональном этапе конкурса «Учитель года». Твоя карьера стала чьей-то чужой, лёгкая походка стала тяжёлой (даже пол теперь под тобой скрипит). Родители умерли. Грудь начала опускаться всё ниже и ниже, плечи начали становиться всё уже и уже, руки, как курага, все сморщились, высохли. «И самое страшное в этом-то, — думала Светлана, — что все соки из себя высосала я сама. Всю жизнь я считала себя другим человеком. Озлобленный на мир карлик, всю жизнь носивший на себе ростовую куклу кота Леопольда. Как после того, что жизнь сделала со мной, — не понимала Светлана, — можно верить в судьбу? Только хаос и анархия управляют этим миром. Разве достойна я того, что он сделал со мной? Разве достойна я такого отношения к себе? Это мир совсем сошёл с ума, или я наконец прозрела?»

Светлане было противно от мысли, что любой городской «дурачок» может позволить нагло себя вести по отношению к ней и считать это нормальным. Она видела перед собой ухмылку Домрачёва, и слёзы текли из её глаз. Всё вокруг расплывалось перед ней, кроме этого мерзкого усатого лица. Его образ явственно висел в пространстве заплаканной ночи и, как надзиратель, бдел, чтобы никто не был счастлив. Светлана мысленно плюнула в лицо пошлости, тупости, грубости, невежества и эгоизма. Она поняла, что, если она спустит Домрачёву, живому, а не воображаемому, эту гадкую выходку с рук, она никогда себе этого не простит.

Светлана вбежала в кухню и обратилась к ужинавшему Фёдору:

— Ничего не говори. Хотя нет, я скажу тебе!

— Чего такое? — Фёдор скептически посмотрел на жену.

— А то, что ты, зараза такая, машину угнал!

— Чего несёшь? — уверенно сказал Фёдор.

— А знаешь, что сделал тот мужик, у которого ты её угнал? А? Знаешь?

— Я не угонял никакой машины, — стоял на своём Фёдор.

— А я не целовалась с её владельцем, — саркастично сказала Светлана.

— Что? — Фёдор поперхнулся гречкой.

— Я говорю, раз ты не угонял машину Степана, значит, я с ним не целовалась.

— Ты целовалась со Степаном? — раздув ноздри и уставившись перед собой, тупо проговорил Фёдор.

— Если насилие можно считать поцелуем.

— Что?

— Да, дорогой мой. Пока ты машины угоняешь, твою жену у колодцев зажимают.

— Не говори так легко! Ты что, дура?! — закричал Фёдор.

— Не кричи, Федечка, — ласково успокаивала Светлана сорвавшегося с места мужа. — Что с того, что он меня поцеловал? Он же городской дурачок, верно? Которого можно обуть. Да? Вот же потеха.

— Я тебя… — замахнувшись на жену, Фёдор остолбенел.

— Ну давай, ударь. Что ты мнёшься? Я ведь не корень проблемы — по мне и надо бить.

— Где он?

— Если не упал в колодец, то, наверное, у Бухаровых или у дяди Жоры.

Фёдор вышел из дома. Светлана не могла не пойти за мужем. Она хотела посмотреть, как Фёдор будет бить Степана, хотела видеть Домрачёвскую кровь. Как красиво она будет смотреться на снегу. Так молча они и шли — одна за другим. Фёдор разминал пальцы и постоянно сплёвывал в сторону.

Найти Степана Фёдоровича оказалось несложной задачей. Едва Фёдор увидел крышу дома дяди Жоры, он услышал крики. Зайдя на участок, он понял, что они доносятся из колодца. Фёдор заметил, как в его дверцах появляются и исчезают какие-то камни. Фёдор подошёл к ободу и обратился к Домрачёву:

— В колодец, что ли, провалился? Дурак совсем?

— Гони их в шею! Гони! — орал Домрачёв.

Фёдор посмотрел на ухмыляющуюся жену.

— Куда отец делся? Веди его сюда! Он мне ответит…

Фёдор захлопнул дверцы колодца и услышал пронзительный крик.

— Федя! — Светлана хлопнула мужа по плечу.

— Пусть посидит маленечко. Сейчас достанем, — сказал Фёдор и пошёл к сараю дяди Жоры.

Там он нашёл моток плотной верёвки и с ним вернулся к колодцу. Он открыл дверцы и крикнул Домрачёву:

— Эй, придурок!

— Ну, — ответил ему Степан Фёдорович.

— Что «Ну»? — истерично усмехнулся Фёдор. — Руки сильно отмёрзли?

— Чего им мёрзнуть-то? Я погрел. Давай уже вытаскивай меня отсюдова!

— Ты не наглей, Степан. В моих руках сейчас твоя жизнь!

— Федя, — одёрнула мужа Светлана. Ей перестал нравиться её план.

— На вот! — Фёдор бросил Домрачёву конец верёвки. — Обвяжи талию. Слышишь, Степан?

— Да слышу, слышу! Не протрёт куртку? — он примерял петлю. — Ты, Федька? Не пойму!

— Я тебе дам «Федьку»! Стёпка! Быстрее привязывайся, — сказал Фёдор и стал ждать. — Да не тяни ты, придурок. Обожди, — Фёдор привязал другой конец верёвки к забору и схватился за неё посередине. — Ногами помогай! Слышишь?

Из Бухаровских сеней вышли Катя с Егором. Он крикнул Фёдору:

— Чего такое?! Чего орём?

— Иди помогать, Егорка! Домрачёв ваш в колодец упал.

— Почему я не удивлён? — обратился к Кате Егор и засмеялся.

Катя испугалась. Она обогнала жениха, вошла на участок дяди Жоры и подбежала к колодцу.

— Степан Фёдорович, вы как?

— Катенька! — обрадовался Домрачёв. — Давай помогай, а то эти коновалы мне все почки полопают!

Фёдор, поборов злость, промолчал.

— Секунду! — ответила она. — Сейчас вас вытащим.

Вчетвером они легко вытянули Домрачёва из подземелья. Фёдор дождался, пока Степан встанет на твёрдую землю («Как бы ещё раз не упал», — подумал Фёдор), и с подростковым задором ударил его по лицу. Тот упал, быстро пополз от Фёдора в сторону Бухаровского забора и через несколько метров поднялся на ноги. Фёдор побежал за ним. Катя с Егором побежали за Фёдором. А Светлана, улыбаясь, следила за происходящим.