Город, который забыл, как дышать - Кеннет Дж. Харви Страница 50

А еще он видел, как в контейнере, полном морской воды, болтается мертвая акула. На хвосте, словно синяки, периодически проступают бледно-серые пятна в тех местах, где рыба ударяется о стенки. Пятна исчезают и появляются, снова исчезают, снова появляются и уже не исчезают.

Чем дальше от Уимерли отъезжает грузовик, тем больше становятся пятна, они растекаются по всей туше, от носа до кончика хвоста, густеют, и в конце концов акула приобретает естественный темно-серый цвет.

Джозеф умиротворенно прихлебывал чай, не отводя глаз от Клаудии. Его неприкрытая похоть плохо вязалась с атмосферой воскресного благочестия и чопорной обстановкой гостиной. Перед глазами снова и снова пробегала одна и та же картина. Джозеф мысленно видел, как грубо и неуклюже овладевает Клаудией, как набрасывается на нее, словно маньяк. Ведь так нынче ухаживают? Сезон гона, сезон безумия. Блики телевизора. Занавес уже поднят, передачу пустят в самое лучшее время. Аудитория с нетерпением ожидает выхода Ким, заранее предвкушает ее крик, предвкушает, как она беззаботно входит в комнату и видит их — они сплелись на полу, отдались во власть животным инстинктам. Зал взрывается дружным «ой-е…» или просто испуганно ахает. Ким вскидывает руки к округлившемуся рту, к щекам приливает кровь. Нет, все слишком быстро, слишком чувственно. Слишком легко будет уговорить Ким простить его. В конце концов, вся сцена займет несколько секунд. Секунд или минут. Что в нашем сумасшедшем мире найдется такого, чего нельзя было бы простить или забыть?

Клаудия притворяется, что ничего не замечает. Еще бы, она человек несовременный. Ей подавай слова, а не дела. И мужика, для которого закутанное в одежду тело более сексапильно, чем обнаженное. Она тоже явно не прочь, но виду, стерва, не подает. Просто молча сжимает между коленей свою коробочку, до которой никак не дотянуться. Нет, Клаудия не из болтливых. Не так она проста. Редко смеется. Волосы ни разу не осветляла. Интровертка. Скорее всего, предпочитает французские фильмы пестрым комедиям. Субтитры — записанному смеху. Есть в ней этакое отчаянье, которое только и ждет своего часа, ждет, когда можно будет вырваться наружу, пролиться потоком слез, вцепиться ногтями в горло. Гнев, опустошительный словно буря, пронесшаяся по болотам. Такие чувства для нее.

Кажется, она опять в обморок собралась. Хорошая взбучка пошла бы ей на пользу. Сперва треснуть кулаком, потом взбодрить ударом пряжки, бить, пока не очнется окончательно, пока не раздуется, как воздушный шар. Пусть тогда ляжет сверху, пусть расплющит. Ну вот, опять Эдипов комплекс полез. Все к мамочке хочется. Чтобы сначала раздавила, а уж потом обняла. Какие чары Клаудия пустит в ход? О каком танце под луной грезит? Изящное сплетение конечностей, зов природы. Молодые побеги прорастают из мертвых пустых стволов. Корни все выше взбираются по ее лодыжкам и душат, душат. На ее хрупких плечах чирикают птички. Настает страшный час, и она приветствует его душераздирающей улыбкой.

Джозеф заерзал на стуле и пососал нижнюю губу. Перед глазами стоял туман, он погружался в бред с головой и снова выныривал на поверхность, он представлял себе самое худшее. А самое худшее, это что? Вскрыть ее, вспороть и рыться внутри в поисках яблок. Джозеф боялся, что запас таблеток скоро иссякнет. Тут-то ему и конец. Он снова шумно отхлебнул из чашки. Остывает.

Клаудия как будто почувствовала, что Джозеф не доверяет сам себе, и сняла с колен коробочку.

— Совсем забыла, — сказала она и подалась вперед. Теперь Джозеф был к ней еще ближе, он мог бы дотянуться до нее. — Подарок на новоселье, — объявила Клаудия. Или она сказала: «под аркой наловим сельди»? Или еще хуже: «подранку не до веселья»?

Джозеф дрожащими руками принял у Клаудии сверток, тот еще хранил тепло ее бедер. Джозеф обратил внимание, что пальцы у Клаудии длинные, тонкие и без колец.

— Спасибо, — сказал он, — хотя на самом деле это не их дом. То есть не наш. Не мой, я имел в виду.

— На какое-то время он ваш. — Клаудия выпрямилась и сложила руки на коленях. Щеки ее слегка порозовели, и она выглядела очень женственно. — Впрочем, может, и надолго.

Надолго, отозвалось в голове у Джозефа. Надолго. Всегда можно остаться надолго. Наверху что-то упало с глухим стуком. Наверное, Тари пытается сбежать через окно спальни. Смышленая девочка. Умненькая. Тут Джозеф вспомнил, что мать Тари должна вот-вот приехать. Жена. Он представил себе ее лицо, все в синяках и ссадинах. Кто догадается, почему ее убили? Джозефа терзало чувство вины, хотя никакого преступления он вроде бы не совершал.

— Жалко рвать обертку. Все-таки ручная работа. — Джозеф встал и кивнул в сторону кухни. Он надеялся, что Клаудия поймет его намерения, поймет, сколь кровожадные мысли роятся в его голове. — Возьму-ка лучше нож… Или я это уже говорил? — Если Клаудия не пойдет сама, ей придется стать жертвой.

Но Клаудия повиновалась и тенью последовала за Джозефом. Она побледнела еще больше.

— Знаете, — через плечо сказал Джозеф и осекся. Он чуть не выболтал свою мечту о поцелуе и разбитых в кровь губах, — я боюсь своего отражения. Это не тот случай, когда случайно видишь себя в зеркале и вздрагиваешь. Нет, я боюсь смотреть на него. Мне кажется, что он — это я. — Джозеф замолчал и прислушался к себе. Вроде тихо. А легкие? Легкие пустые. А если вдохнуть? Работают. Все работает.

— Да, у меня был знакомый могильщик, он думал точно так же, — согласилась Клаудия.

Джозеф вспотел. И рассмеялся. Они уже перешагнули порог кухни.

— Что же с ним случилось?

— Он сам себя похоронил.

Джозеф снова деланно рассмеялся. Жар прошел, промокшая рубашка холодила тело. Опять кухня. А он вообще отсюда выходил? И что с чаем? Джозеф положил коробочку на стол, выдвинул ящик буфета и выудил острый нож для разделки мяса. Зачем? Чтобы из большого куска сделать маленький и сунуть в рот? Разнести в щепки мост в голове? Мост между двумя половинками «я»? Чтобы никогда не добраться до самого себя?

— Режьте. — На лицо Клаудии легла печать вселенской катастрофы, сухие губы слегка приоткрылись.

Гигиеническая помада. Влага для губ. Надо молчать, не говорить ни слова. Надо строить византийский дворец. Пусть под сводами, словно стая голубей, носится молчание. Надо из двух голубей слепить одного и не потерять при этом ни перышка. Магия без трюков и зеркал.

Надо вскрыть эту коробочку. Хватит самоанализа. Пора переходить к делу. Клаудия подошла и встала рядом. Джозеф сжал деревянную ручку и поднял нож, чтобы соседка полюбовалась острым кончиком.

— Да, — промурлыкала она, поглаживая лезвие пальцем. Клаудия затрепетала, ее дыхание стало глубже, ткань платья на груди натянулась.

Джозеф осторожно разрезал скотч, и бумажные уголки сразу же распрямились. Он стал медленно разворачивать подарок. Дело оказалось сложным и увлекательным. Джозеф даже растерялся и на мгновение остановился. Оригами наоборот. Он собрался с мыслями, начал заново и наконец добрался до коробочки. Джозеф поднял крышку. Скомканная папиросная бумага. Синяя. Он запустил в коробочку пальцы. Дно. Глубоко вдохнул, попробовал еще раз и нащупал какой-то предмет. Клаудия подошла ближе и улыбнулась, не разжимая губ. Эта улыбка сулила поездки на пустынные пляжи, поездки, которых ждут месяцами. Для таких поездок одевают детишек в лучшие платья, а платья шьют из тканей, каких теперь уже не найдешь.