Хорошая я. Плохая я - Эли Ленд Страница 5

МИЛЛИ СОСЕТ У ВИЛЛИ

Я отодвигаюсь, дверь захлопывается на защелку. Я подхожу ближе к плакату. Ближе к себе. Занятно видеть себя в таком виде, в каком никогда не видала. Изо рта у меня торчит розовый член со вздутыми венами. Я наклоняю голову, представляю, будто кусаю его. Твердый.

Шум из коридора проникает в раздевалку, пока дверь отворяется и закрывается снова. Мягкие шаги у меня за спиной. Я срываю плакат в ту самую секунду, когда чья-то рука ложится мне на плечо. Звяканье тяжелых браслетов, знакомый запах окутывает меня, душит, как одеяло в жаркий день. Я ругаю себя за промедление. Она успела разглядеть плакат до того, как я его сорвала, наверняка успела. Я идиотка. Надо лучше соображать. Ты меня напрасно учила.

– Что у тебя в руке, Милли?

– Ничего, мисс Кемп. Все в порядке.

Отстаньте от меня.

– Пойдем ко мне, все расскажешь.

– Мне нечего рассказывать.

Множество массивных браслетов. Они впиваются мне в ключицу, когда она поворачивает меня лицом к себе. Она намерена исполнить свои обязанности – я это чувствую, и если правда то, что я уловила из разговоров девочек про нее, – глуповата, подчас лезет не в свое дело, то она, конечно, не пропустит этот случай. Мои глаза привыкли смотреть в землю, я перевожу взгляд на ее ноги. На ней тяжелые грубые сабо на толстой деревянной платформе. Чем дольше я на них смотрю, тем больше они кажутся мне двумя лодками, выброшенными на берег, застрявшими на песчаной отмели под сенью ее юбки. Плывите прочь, оставьте меня одну.

– По-моему, у тебя в руке кое-что, а не ничего. Дай мне посмотреть.

Я комкаю листок у себя за спиной. Молча твержу молитву. Господи, молюсь я, сделай так, чтобы я провалилась сквозь землю. Или она. Так даже лучше.

– Я опаздываю на урок, мне нужно идти.

– Я не позволю тебе уйти просто так. Покажи мне. Я помогу тебе.

Ее голос, манера говорить звучат почти как музыка. Мне становится лучше, чуть-чуть. Я медленно поднимаю глаза. Голени. Новый человек для меня. Да, будь осторожна, говорил мой психолог, но помни, что большинство людей не представляют опасности. Бедра. Косит под хиппи, под этих чокнутых. Вельветовая юбка, блузка с рисунком «огурцы», накидка с необработанными швами, весь этот небрежный стиль, который ты, мама, так ненавидела. Многослойность и многоцветность. Многоцветность и многослойность. Руки скрещены, большие браслеты бряцают, наезжают друг на друга, как электромобильчики в парке аттракционов. Робость? Нет. Что-то другое. Предчувствие. Вот именно. Особый миг между нами. Установление контакта, думает она. Ее запах, сейчас не такой назойливый. Я смотрю ей в глаза. Карие, с искорками, темные и блестящие. Она протягивает руку.

– Покажи мне.

Звенит звонок, и я сую ей плакат, я не хочу опаздывать на урок – чтоб не давать лишний повод для насмешек. Она пытается расправить смятый листок, прижимает его к бедру, проводит по нему рукой, разглаживая. Я смотрю в сторону. Слышу, как ее дыхание становится громче, словно она пытается совладать с собой. Как они посмели? – спрашивает она. Протягивает руку, касается рукава моего блейзера, не руки. Слава богу.

– Давайте лучше забудем об этом, мисс.

– Нет, боюсь, это невозможно. Я должна во всем разобраться, тем более что я твой куратор. Ты не догадываешься, кто мог это сделать?

Я отвечаю «нет», хоть это и не совсем правда. На прошлой неделе, на улице.

Слова Иззи мне вслед: «Повеселимся от души».

– Я непременно докопаюсь до истины. Не волнуйся, Милли.

Я хочу сказать ей: не вмешивайтесь, будет только хуже, но молчу – она ведь не знает, кто я, откуда. Пока она снова рассматривает плакат, я перевожу взгляд на ее шею. Там бьется пульс, ровно и сильно. С каждым ударом кожа немножко вздрагивает. Все мысли вылетают у меня из головы, когда в раздевалку врываются Фиби с Иззи и замирают на пороге, увидев, что я не одна. Ясно, что они прибежали позлорадствовать, в руках сжимают телефоны. Оценили ситуацию. Обменялись быстрыми взглядами, на лицах все написано. Диву даюсь, что мешает людям лучше скрывать свои чувства, хотя справедливости ради надо признать, что у меня опыта побольше, чем у других. Мисс Кемп замечает, как они переглядываются, и делает выводы. Похоже, правильные. Может, она не такая уж тупая или дура, как девочки считают.

– Значит, не догадываешься? А ты, Фиби, особенно ты, как ты могла? Что скажут твои родители? Я просто не понимаю, отказываюсь понимать, как вы, девочки, можете так обращаться друг с другом. Мне нужно как следует обдумать ваше поведение, вы обе напишете мне объяснительные записки в кабинете рисования после регистрации и…

– Но, мисс Кемп, у нас собрание по поводу хоккейного турнира, я должна быть там, я ведь капитан.

– Попрошу не перебивать меня, Фиби, поняла? Вы с Иззи должны быть в моем классе в восемь пятьдесят пять, не позднее, иначе я сообщу об этом в гораздо, гораздо более высокие инстанции. Уловили?

Молчание, недолгое, несколько секунд. Потом голос Иззи:

– Хорошо, мисс Кемп.

– Вот и отлично. Ступайте, отметьтесь в журнале регистрации и сразу ко мне в кабинет. Милли, тебе тоже нужно отметиться. Не волнуйся, я все улажу.

Пока я регистрируюсь, мое сердце стучит, как молот по наковальне. Мисс Кемп, слишком поглощенная «расследованием», не заметила жеста, который показала мне Фиби, когда мы выходили из раздевалки. Палец приставила к горлу. Взгляд не сводит с меня. Он означает: чтоб ты сдохла. Ты. Чтоб ты сдохла.

Если бы.

Эх, Фиби, милая.