Эксгумация юности - Рут Ренделл Страница 5

Захватив со стола газету, он направился к Розмари. Та сидела в своей комнате и продолжала шитье, уперев ногу в педаль, а пальцами медленно, но уверенно направляя шов на платье, которое шила для Фреи. Когда они только поженились, наличие в доме швейной машинки было обычным делом. Многие годы Розмари почти всю одежду для себя шила сама. Когда домашнее шитье сделалось не таким популярным, она переключилась на одежду для внуков, а теперь еще и для правнуков.

— Потому что у меня получается намного лучше, чем то, что можно купить в магазине, — говорила она.

Алан был не совсем согласен со своей супругой, но вслух этого не высказывал. Был период, когда она пыталась шить ему рубашки, но он быстро положил этому конец. Ее рука, которая сейчас держала ткань, покрылась морщинами, и кое-где даже проступали вены. Но у Розмари не было ни единого признака артрита. Розмари заметила мужа и сняла ногу с педали.

— Думаю, нам следует навестить Джорджа Бэчелора и взять с собой эту газету, — сказал Алан. — Мы уже давненько не виделись ни с кем из Бэчело-ров. — В этот момент он поморщился от неприятной мысли. — Если он все еще жив.

Розмари рассмеялась:

— О, не беспокойся, он жив. На прошлой неделе я встретилась с Морин на Хай-роуд. Она сказала, что Джорджу вправили бедро и он должен вот-вот вернуться из госпиталя Сент-Маргарет.

— И они живут там же?

— Да, но у них сменился телефон. Морин дала мне номер своего мобильного. Так я позвоню им, дорогой?

Лишь у одного из друзей детства, Майкла Уин-вуда, до сих пор был жив отец. Правда, они почти не общались друг с другом. Между ними не было никакой ссоры. Никто никогда не заявлял: «Я не желаю с тобой разговаривать». Однако Майкл все равно не собирался видеться с отцом и был уверен, что тот испытывает такие же чувства. Интересно, прочитал ли Джон Уинвуд об отрезанных руках мужчины и женщины, найденных в жестянке из-под печенья. Значит ли что-нибудь такое страшное открытие для человека его возраста? Как ни крути, но старику через год стукнет целых сто лет, и едва ли он в здравом уме. Возможно, сердце Майкла дрогнуло бы, если бы отец был беден и жил в ужасных условиях, но, по словам Зоу, он проживал в одном из самых роскошных домов престарелых в Суффолке. Его жилище представляло собой скорее целые апартаменты с душем, чем просто комнату, и у него было все, что может понадобиться старику. Поэтому Майклу было все равно, и он не чувствовал за собой никакой вины.

Что Вивьен сказала бы об отрезанных кистях в коробке? Что она рассказала бы о его отце? Ему следовало бы пойти к ней в комнату — ту, которая когда-то принадлежала ей, — и просто спросить. Поговорить с ней — и все. Прилечь рядом на кровати и поговорить об этом. Когда он закрыл глаза, то увидел перед собой дом Эндерби на холме. А по ту сторону от дороги, где раньше не было никаких построек, он увидел вход в подземный туннель и собравшихся возле него детей. Через неделю после того, как они обнаружили подземелье, детей стало уже двадцать или тридцать. Он видел, как они друг за другом спускаются вниз по ступенькам и, словно Іамельнскии крысолов без своей волшебной дудочки, исчезают в темноте под брезентом, а затем в глубине становится светло, когда кто-то зажигает свечи…

Когда он размышлял об Эндерби, — а иногда отделаться от этих мыслей было очень трудно, как он ни пытался, — он обычно слышал, как поет отец. Любая из спетых фраз звучала очень красиво, тем более что это были церковные гимны. Он вовсе не был религиозным человеком; ни Майкл, ни мать, ни отец не ходили в церковь. Но отец ходил в церковь в детстве. Как-то у старика Уинвуда вырвалось, что он терпеть этого не мог, но церковные гимны, которые он пел, Майкл помнил хорошо: как сами мелодии, так и большую часть текстов — «Веди нас, Отец Небесный, веди» и «Летнее солнце сияет над землей и морем». Гимн о солнце должен был ободрить человека, сделать его счастливым, но каждый раз после того, как Джон Уинвуд пел эти слова, он спускался вниз и ворчал, чтобы Майкл не попадался ему на глаза.

Майкл отправился наверх и рассказал Вивьен о гимнах, рассмеявшись, как будто это было нечто за* бавное…

Алан и Розмари, напросившись к старым друзьям на чай, медленно брели по Йорк-хилл.

— Но мы не пьем чай, — заявила по телефону Морин Бэчелор. — Джордж говорит, что это напиток стариков, а когда я ему говорю, что мы и есть старики, то он мне отвечает, что не нужно это лишний раз подчеркивать. Приезжайте, и выпьем хереса! Как вам такой вариант? Херес можно пить всегда.

— Выходит, что херес старикам вполне подходит, — ворчал Алан, шагая рядом с Розмари. — Готов поспорить, что, если бы мы зашли в «Кингс-Хед», — они как раз проходили мимо этой гостиницы, — и попросили бы себе хереса, молодая леди за стойкой даже не сообразила бы, о чем идет речь.

Джордж, самый старший из Бэчелоров, жил в том же городке, где родился и вырос, что было не таким уж редким явлением для дальних лондонских пригородов. То же самое можно было сказать об Алане и Розмари, а также о брате Джорджа Стэнли. Но только не о Нормане, который давно переехал. Поэтому для Розмари и ее мужа стало большим сюрпризом то, что они увидели в гостиной у Морин. Там, рядом с Джорджем, вытянувшим больную ногу вперед и водрузившим ее на небольшой пуфик, сидел Норман.

— Здравствуй, Норман! — сказала Розмари. — Давно не виделись.

Эту фразу Алан терпеть не мог. Розмари считала, что ее часто использовали люди, которых сама она называла «китаезами».

— Я теперь живу во Франции. Здесь бываю нечасто.

После этого краткого вступления Норман пустился в сентиментальное восхваление французской культуры, пищи, напитков, здравоохранения и своего нового дома. Лицо Морин немного потускнело и приняло то выражение, которое обычно возникает у человека, слушающего уже хорошо знакомые речи. Она встала, вышла из гостиной и вскоре возвратилась, катя перед собой столик на колесиках, на котором стояли бокалы и бутылки различных марок хереса. Помимо прочего, Алан заметил среди них «Олоросо», «Амонтильядо» и «Манзанилью».

Взяв бокал с «Амонтильядо», Алан вручил Джорджу номер «Дейли телеграф».

— Ты читал это?

Джордж едва взглянул и тут же кивнул.

— Естественно. Мы тоже ее выписываем. — Он кивнул с видом знатока. — Я ведь строил тот дом.

— Какой, Уорлок-хаус?

— Я и мой брат. Братья Бэчелор. Ведь мы много чего построили здесь в округе.

Алан знал, что тот имел в виду. Не то что Джордж и Стэнли строили эти дома собственными руками, а то, что это делала их фирма. Она строила дома на тех полях, по которым они бегали детьми, когда выли сирены.

— Когда же это было, Джордж? — спросила Розмари.

— Где-то в начале пятидесятых. В пятьдесят втором или в пятьдесят третьем, наверное.

— Хорошо. Ну а теперь, возможно, ты вспомнишь: не могло быть так, чтобы наши водоводы проходили под Уорлок-хаусом?

— О нет, — ответил Джордж. — Хотя они, наверное, и были фундаментом какого-нибудь дома.