Варшавский договор - Шамиль Идиатуллин Страница 5

– Зайдите ко мне, – сказал Егоров и отключился.

– И вы здравствуйте, дорогой Андрей Борисович, – сообщил Соболев гудящей трубке, выключил компьютер, убрал бумаги в сейф и пошел. Не ожидая ничего хорошего.

Конечно, оказался прав.

– Как у нас со Штатами? – спросил Егоров, все-таки поздоровавшись в ответ.

«Укомплектованы», хотел ответить Соболев, но молча повел плечом. Егоров смотрел. Соболев нехотя сказал:

– Без изменений.

– А почему?

Соболев подышал и сказал:

– Андрей Борисович, ну давайте я съезжу и начну там всех искать и все такое.

– Вы уже в Норвегию съездили, – естественно, напомнил Егоров. Он считал, что это смешно.

Соболев так не считал, но спорить было бессмысленно и унизительно.

– Ладно, простите, – сказал Егоров. – Вы не виноваты, виноваты суки, их не достать, вы года два невыездной, вы понимаете, я понимаю – всё, сняли. Только с начальством в результате что делать?

Соболев снова повел плечом – теперь имел право. Егоров, не дождавшись испуганных уточнений, начал заводиться. Впрочем, он по-любому начал бы.

– С начальством, говорю, что делать? Требует оно, значит, информацию по техническим изменениям охранных систем для гарнизонов и спецобъектов в Восточной Европе и на Ближнем Востоке. Системы «Хеймдалль» и «Сумукан», конкретно. Что, мол, такое, почему, поставщики, принципиальные схемы, стоимость, степень новизны, возможности нейтрализации. С меня требует, понимаете, да? Я хэзэ его, что отвечать.

Егоров посмотрел на Соболева и добавил:

– Вариант «С вас требует, вы и отвечайте» не принимается, ок?

Соболев смущенно засмеялся.

– Леонид Александрович, вы мне тут не смейтесь, я не КВН, – ласково предложил Егоров. – Вы мне лучше подготовьте справочку с этими данными – и не из головы, даже не из интернета или там из Jane`s Defence, а с поля, от доверчивого [1], чтобы был уникальный и достоверный. Вот тогда уже я посмотрю, смеяться или нет. Вопрос рассматривается десятого, вам крайний срок, соответственно, шестое. Две недели. Нормально, я считаю.

Все к этому и шло, но Соболев все равно сперва растерялся, потом возмутился, потом хотел закосить за дурачка. В итоге тихо спросил:

– Андрей Борисович, как я это сделаю?

– А я не знаю, как, – радостно сказал Егоров, которому явно было не по себе. – Вот я откуда знаю? Вы у нас замнач по оперативной части, вам видней.

Соболев дернулся, Егоров упредил:

– А два месяца, Леонид Александрович – это тем более нормальный срок. Даже с учетом обстоятельств нормальный, так что не надо тут. Не надо, не надо. Вы должны были уже штук пять доверчивых воспитать. Или завербовать. Или втемную задействовать. В общем, не знаю – хотите, через бритов или Канаду ползите, хотите, вон, коллег потрясите, может, они чем поделятся.

– Каких коллег? – тяжело спросил Соболев.

– А вы не знаете. На Украине, в Литве, в Венесуэле. У них диаспоры, их не громили, а связи вы сами должны были наладить. Не успели – так сейчас наладите. Время есть. Да хоть на Ходынке [2], я хэзэ его, по-братски так. Все, двадцать девятого доложите промежуточное, шестого жду справку. Идите.

Соболев пошел и даже принялся послушно, при этом не выпадая из терминального состояния, выполнять рекомендации начальства. Часа два он прочесывал источники, говорил с кем можно, подмаргивал кому нельзя и едва не сунулся на Ходынку, раскидывал запросы с намеками, залез, конечно, к Jane`s, в фонд Джеймстауна и на пастбища глашатаев Армагеддона типа DEBKA. Наконец откинулся на спинку кресла и с ненавистью посмотрел в окно. Окно было хмурым. Будущее тоже. Ни надежды, ни просвета.

За год отдел был разгромлен дважды, полностью и сокрушительно: сперва изменой Мотеева, затем смертью Панченко. Первый сдал врагу всю сеть, второй унес в могилу данные о не входивших в сеть «солистах» [3]– и о том, сколько их, и остались ли вообще «солисты» у службы.

Соболеву грех было жаловаться: после норвежского провала он думал, что состарится в аналитиках, а потом будет до маразма преподавать склонение скандинавских языков. Перевод замом в атлантический отдел казался джек-потом. А оказался десантом на пепелище, где не осталось ни дома, ни травинки – лишь растерянная молодежь, собранная по математически не рассчитываемому принципу. Даже Егоров по меркам службы был молодым, несмотря на десять лет в отделе Австралии и Британского Содружества. Он должен был стать замом Панченко, единственного из руководителей, полностью выведенного из-под подозрений, – и плести под его началом новую сеть из панченковских загашников. По тому же загашниковому принципу – даже руководство отделов формально выводилось за штат службы, совсекретно прикомандировываясь к невинным московским и питерским компаниям да ведомствам, никак не связанным с Лесом [4].

Но Панченко умер в день подписания приказа о ликвидации трех старых отделов и создании на их базе двух новых. И по этой уважительной причине так и не въехал в новый кабинет – вице-президента некоторой фирмы «Экспортконсалтинг». А в кабинет руководителя отдела технической инвентаризации «Экспортконсалтинга», который Панченко занимал последние три года, не успел въехать Егоров. Он сразу освоил кресло вице-президента, со всеми его замысловатыми спецификациями.

И Соболева сразу в замы взял. Непонятно почему. Ведь на установочной беседе Соболев знай возражал.

Егоров пел про скупку идей, технологий и мозгов, каковая скупка является первоочередной для любого государства. Одни, говорил Егоров, делают все в открытую, как Штаты и Израиль, а другим приходится тихариться. Вот от нас с вами, Леонид Александрович, тихая эффективность и требуется.

А у нас ресурсов нет, сказал тогда Соболев. Егоров серьезно возразил: ресурс есть всегда. Вспомните Эйтингона и Судоплатова, которые за пару лет ни на чем, на еврейском происхождении и идейной накачке, создали квалифицированнейшую сеть на весь мир. У нас не осталось ни происхождения, ни накачки, ни иного ресурса, ответил Соболев. У Китая они есть – он прет и тупо платит. У Ирана есть – он типа главный антиамериканец. У «Аль-Каиды» есть… Егоров заухмылялся, Соболев тоже заухмылялся, пояснил: ну, теперь-то она существует. И продолжил: сотрудничество с другим государством любой источник начинает, чтобы заработать, переехать или потому, что считает это красивым. А у нас никто не хочет жить, на нас западло работать, мы никто.