Олеся. Сожженные мечты - Елизавета Воронина Страница 5

По улице шли люди. Их было много – особенно если смотреть со стороны. Можно даже сказать, что по городской улице текла разъяренная толпа. Но это была тихая, молчаливая ярость. От этого становилось только страшнее. Люди были готовы на все, наблюдавшие со стороны это чувствовали. От осознания того, что этот народ только и ждет команды «фас!», после чего порвет любого, жути прибавлялось, как и чувства бессилия. Оставалось стоять и смотреть.

Между тем люди шли только вперед, будто собираясь ломать стену наподобие Берлинской либо же Великой Китайской. Сомнений в том, что они это сделают, не оставалось. Даже если их попытаются остановить, открыв огонь, эти люди готовы идти до конца к своей цели.

А целью оказался новый многоквартирный дом в одном из центральных районов. Пока авангард подступал, двигаясь клином, или, как говорили немецкие ратники, «свиньей», с соседних улиц тоже стекались человеческие ручейки. Еще немного – и пространство вокруг дома оказалось полностью заблокировано толпой, по-прежнему молчаливой.

Вдруг звенящую мартовскую тишину разрезали противные, бьющие по барабанным перепонкам звуки. Это загудели автомобили, стоявшие у бровок тротуаров. Их водители подкатили сюда раньше, и лишь теперь мозаика сложилась: машины образовали ринг, внутри которого находились граждане. Гул повис в воздухе, сигналили вразнобой, кто-то выбивал не поддающиеся прочтению фразы азбукой Морзе, кто-то надавил ладонью на кнопку и не отпускал ее. У кого-то из толпы сдали нервы, и к оглушительному реву клаксонов примешались истошные крики: «Убийца! Убийца! УБИЙЦА!!!»

И вот началось главное. То, ради чего десятки разгневанных горожан пришли хмурым утром сюда, к этому дому. Толпа расступилась, в центре проявилось некое движение – а потом все увидели, как группа волочит по мокрому, грязному и не везде ровному кировоградскому асфальту человеческое тело. Тащили по двое за каждую руку, голова болталась из стороны в сторону. Каждый, кто оказывался слева и справа, имел право изо всей силы пнуть тело, казавшееся издалека безжизненным, в бок или между нелепо разбросанных в разные стороны ног. Несколько раз тело швыряли лицом вниз. Кто-то из толпы почел за честь прыгнуть лежащему, точнее – валяющемуся – на спину. Жертва при этом не подавала признаков жизни.

Когда полуистерзанное туловище подволокли к парадному, его пинками перевернули лицом вверх.

Это было не человеческое лицо.

Это было вообще не лицо.

Муляж.

Кукла в человеческий рост, старательно, почти что с любовью сшитая из мешковины и туго набитая строительным мусором, безжизненно смотрела вверх. На то место, где должно быть лицо, наклеили фотографию, сильно увеличенную, скорее всего, распечатанную из Интернета. Спереди, между ног, только сейчас, при укрупнении, можно было разглядеть крошечное мужское достоинство. Следуя очевидной договоренности, один из организаторов «суда Линча» взял кухонный нож, под ободряющие крики и автомобильные сигналы отхватил самодельную мошонку, затем «палачу» передали полиэтиленовую пол-литровую бутылку с какой-то жидкостью. «Палач» отвинтил крышку, старательно полил куклу.

Затем отошел от нее на шаг.

С разных сторон вспыхнуло – кукла загорелась под улюлюканье и аплодисменты.

– Ну, хватит с меня этого цирка, – приказал начальник милиции, и следователь Борташевич, наведя курсор на нужную стрелочку, остановил видео.

Охваченная огнем кукла Игоря Крутецкого замерла на широком плазменном мониторе.

– Как, ты говорил, это называется? – переспросил начальник, ткнув пальцем в изображение.

– Флешмоб, – со вздохом повторил Борташевич.

Вздыхал милицейский следователь не оттого, что сорокашестилетний подполковник милиции Атаманюк, всего полгода как вступивший в должность начальника УМВД города, просил растолковать значение нового модного словца. Давило другое: сработала ведь милицейская чуйка. Влез он, следователь Борташевич, в неприятное громкое дело, сам того не желая. И хотя сделал все от него зависящее, чтобы снаряд прошел мимо, не получилось. Приходится теперь ему нести сомнительное знание резонансной истории, и самое противное – отвечать не за свое.

Ну, ведь слил же ушлым журналистам кто-то информацию! У кого-то язык без костей, а отвечать почему-то ему, Борташевичу. И, похоже, не только за это…