Фатерланд - Роберт Харрис Страница 5

Дежурный по Берлинскому округу Краузе сидел на возвышении под картами. Он был на телефоне и приветливо помахал рукой подошедшему Маршу. Перед ним за стеклянными перегородками с наушниками и микрофонами сидело около десятка женщин в накрахмаленных белых блузках. Чего только ни доводилось им слышать! Из поездки на Восток возвращается домой унтер-офицер танковой дивизии. Поужинав, он достает пистолет и убивает жену и одного за другим троих детей. Потом разбрызгивает по потолку собственные мозги. Сосед в истерике вызывает полицию. Сообщение попадает сюда и, прежде чем поступить этажом ниже, в коридор с потрескавшимся зеленым линолеумом и затхлым табачным запахом, подвергается проверке, оценивается и излагается в сжатом виде.

Позади дежурного офицера секретарь в форме наносила с кислой физиономией данные на доску со сводкой ночных происшествий. Она состояла из четырех колонок: опасные преступления, преступления с применением насилия, происшествия, несчастные случаи со смертельным исходом. Каждая из категорий в свою очередь делилась на четыре раздела: время, источник информации, подробности, принятые меры. Все смерти и увечья за обычную ночь самого большого в мире города с десятимиллионным населением умещались в виде условных знаков на нескольких квадратных метрах белого пластика.

С десяти часов прошлого вечера было десять смертельных случаев. Самое тяжелое происшествие – 1М2Ж4Д – трое взрослых и четверо детей погибли в автомобильной катастрофе в Панкове вскоре после одиннадцати. Меры не принимались – дело можно передать орпо. В Кройцберге при пожаре сгорела семья, у бара в Веддинге поножовщина, в Шпандау до смерти избили женщину. Прерванное утро самого Марша записано последним – 06:07 (О) (означавшее, что сообщение поступило от орпо) 1М Хафель – Марш. Секретарь отступила в сторону и громко щелкнула колпачком ручки.

Краузе закончил телефонный разговор и смотрел с виновато-миролюбивым видом.

– Марш, я уже извинился перед тобой.

– Забудь об этом. Мне нужен список пропавших. Район Берлина. Скажем, за последние сорок восемь часов.

– Нет проблем. – Краузе облегченно вздохнул и повернулся на вращающемся стуле к женщине с кислым выражением лица. – Вы слышали, что просит следователь, Хельга? Проверьте, не поступило ли что-нибудь ещё за последний час. – Он снова повернулся к Маршу, глядя на него красными от недосыпания глазами. – По мне, хватило бы и часа. Но любая неприятность вокруг этого места – знаешь, что это значит.

Марш посмотрел на карту Берлина. Большая часть её покрыта серой паутиной улиц. Но слева два ярких цветных пятна: зеленое пятно Грюневальдского леса и протянувшаяся вдоль него голубая лента Хафеля. В озере в форме человеческого зародыша свернулся остров, связанный с берегом тонкой пуповиной.

Шваненвердер.

– У Геббельса дом все ещё там?

Краузе кивнул.

– И у остальных.

Это было одно из наиболее фешенебельных мест в Берлине, по существу, правительственная закрытая территория. С дороги просматривались несколько десятков больших домов. У входа на дамбу – часовой. Прекрасное место для уединения, идеальное с точки зрения безопасности, удобное для частных причалов; и уж совсем не подходящее для того, чтобы обнаружить труп. Труп вынесло на берег менее чем в трехстах метрах от острова.

Краузе заметил:

– Местные орпо называют его «фазаньей тропой».

Марш улыбнулся: на уличном жаргоне «золотыми фазанами» называли партийных вождей.

– Нехорошо слишком долго оставлять мусор у таких дверей.

Вернулась Хельга.

– Лица, объявленные пропавшими с воскресного утра и до сих пор не обнаруженные, – она вручила Краузе длинный печатный список имен, тот мельком взглянул на него и передал Маршу.

– Вполне достаточно, чтобы загрузить тебя работой. – Он находил это забавным. – Я бы посадил на него твоего приятеля, толстяка Йегера. Помнишь, ведь этим делом нужно было заняться ему?

– Спасибо. Я хотя бы начну.

Краузе покачал головой.

– Ты же работаешь за двоих. Никакого продвижения, и платят хреново. Ты что, чокнутый?

Марш свернул в трубочку список пропавших. Наклонился и легонько постучал ею по груди Краузе.

– Забываешься, приятель, – сказал он. – Работа делает тебя свободным.

Лозунг трудовых лагерей.

Он повернулся и стал пробираться между рядами телефонисток. У себя за спиной он расслышал, как Краузе убеждал Хельгу:

– Вы же понимаете, что я имел в виду? Ничего себе шуточки!

Марш вошел в кабинет как раз в ту минуту, когда Макс Йегер вешал пальто.

– Зави! – распахнув руки, воскликнул Йегер. – Мне уже передали из дежурной части. Ну что я могу тебе сказать?

Он был в форме штурмбаннфюрера СС. На черном мундире ещё оставались следы завтрака.

– Отнеси на счет моего старого доброго сердца, – сказал Марш. – И не слишком радуйся. На трупе не было ничего такого, что позволило бы установить его личность, а в Берлине с воскресенья числятся пропавшими сто человек. Чтобы только просмотреть список, понадобится несколько часов. А я обещал после обеда забрать к себе сына, так что тебе придется заняться этим одному.

Он закурил и рассказал о деталях: месте обнаружения тела, отсутствии ступни, подозрениях относительно Йоста. Йегер слушал, бормоча про себя. Это был неповоротливый, неопрятный медведь двухметрового роста с неуклюжими руками и ногами. Ему было пятьдесят, почти на десять лет больше, чем Маршу, но они сидели в одном кабинете с 1959 года и нередко работали по одному делу. Сослуживцы на Вердершермаркт за спиной в шутку называли их лисой и медведем. В том, как они, с одной стороны, пререкались, а с другой – выгораживали друг друга, было что-то от старой супружеской пары.

– Вот список пропавших. – Марш сел за стол и развернул список: фамилии, даты рождения, время исчезновения, адреса сообщивших. Йегер наклонился к списку из-за его плеча. Он курил толстые душистые сигары, которыми провонял его мундир. – Если верить доброму доктору Эйслеру, наш покойник скончался вчера где-то после шести часов вечера, так что, возможно, хватились его, самое раннее, часов в семь-восемь. Может быть, даже ждут, что он объявится нынче утром. Поэтому его может не оказаться в этом списке. Но нам следует рассмотреть две другие возможности, не так ли? Первая: он исчез до того, как погиб. Вторая – и мы по горькому опыту знаем, что такое возможно, – Эйслер напутал со временем наступления смерти.

– Этот малый не годится и в ветеринары, – заметил Йегер.

Марш быстро сосчитал.

– Сто две фамилии. Я бы дал нашему покойнику лет шестьдесят.

– Для верности, скажем, пятьдесят. Никто не сохранит свою лучшую форму, похлебав двенадцать часов водичку.

– Верно. Итак, исключаем из списка всех родившихся после 1914 года. Должна остаться дюжина фамилий. С опознанием совсем легко: не отсутствовала ли ступня у дедушки? – Марш сложил листок, разорвал пополам и передал одну половинку Йегеру.