Судебные ошибки - Скотт Туроу Страница 5

— Ты всегда говорила, что брак — это несчастье, — сказал он.

— Мой брак с Родом был несчастьем. Но я вышла за него, когда мне было девятнадцать.

Тридцатичетырехлетняя Мюриэл прославилась тем, что вдовела уже больше пяти лет.

Четвертое июля — нерабочий день, и в отеле «Грэшем» в первом часу пополудни стояла удивительная тишина. Управляющий был признателен Ларри за улаживание кое-каких проблем: с постояльцами, которые никак не хотели съезжать, с вором, работавшим в гостиной отеля. И неизменно предоставлял ему на несколько часов номер в любое время. Когда Мюриэл проходила мимо Ларри к зеркалу, он схватил ее сзади и прижал к себе.

— Новый кавалер так же хорош в постели, как я? — спросил он, приблизив губы к ее коротким темным локонам за ухом.

— Ларри, тут дело не только в сексе. Нам всегда хорошо вдвоем.

Между ними постоянно возникали словесные баталии. Которые нравились Ларри даже больше, чем секс. Они познакомились семь лет назад, когда начинали службу в полиции в ночной смене. Мюриэл отличилась и перевелась в дневную. Ларри решил уйти из полиции еще до того, как добился попечения над сыновьями. Он не видел причин продолжать службу. Старался крепиться после развода, не заглядывать в бары, даже пытался лучше думать о родителях и братьях, считавших, что служба в полиции — занятие для него не самое достойное. В конце концов Мюриэл и их редкие встречи стали, пожалуй, лучшим, что дала ему эта работа. В жизни у Ларри было много женщин, но с ними ему никогда не бывало по-настоящему хорошо. После секса у них шли разговоры о том, как это было замечательно, хотя во всем, что происходило, ощущалось нечто унылое. С Мюриэл нет. Для журнальных обложек она не годилась: редкие зубы, толстый нос. Однако после того, как он дважды женился на внешности, Ларри иной раз, когда бывал с ней, хотелось повеситься из-за того, что так плохо знал себя.

Когда Мюриэл закончила припудривать летние веснушки, Ларри включил радио. Все программы новостей уже вели речь об убийстве, но Грир, начальник сыскного отдела, не сообщал никаких подробностей.

— Мне очень хотелось бы ухватиться за это дело, — сказала Мюриэл. Она уже три с половиной года работала обвинителем, однако еще ни разу не вела дело об убийстве хотя бы на второй или третьей роли. Отговаривать Мюриэл было бессмысленно. Ее маленькие темные глаза в зеркале над туалетным столиком искали его взгляда.

— Я люблю историю, — сказала она. — Ты знаешь. Громкие события. Значительные. Когда была маленькой, мать постоянно твердила мне: «Войди в историю».

Ларри кивнул. Это дело обещало быть громким.

— Прикончили Гаса, — сказал он. — Кто-то должен попасть за это на электрический стул, как ты считаешь?

Пудреница защелкнулась, и Мюриэл с печальной улыбкой согласилась.

— Гаса все любили, — сказала она.

* * *

Огастес Леонидис владел рестораном «Рай» больше тридцати лет. Вскоре после его открытия Норт-Энд, район, где находился ресторан, обеднел. Его последняя защита от упадка, маленький аэропорт Дюсабль, в начале шестидесятых годов был отвергнут крупными авиалиниями — взлетно-посадочные полосы были слишком коротки для приема реактивных самолетов. Однако Гас, преисполненный пылкого иммигрантского оптимизма, остался там. Он был патриотом, каких уже нет. Какой район мог быть «плохим», если находился в Америке?

Несмотря на окружение, ресторан Гаса процветал благодаря близости аэропорта и баснословным завтракам, где главным блюдом был громадный омлет. «Рай» являлся одной из прославленных достопримечательностей округа Киндл, где всех клиентов восторженно приветствовал словоохотливый владелец. Добрым Гасом его прозвали так давно, что никто толком не помнил почему — за бесплатную еду для бедняков, общественную деятельность или за экспансивную жизнерадостность. В течение многих лет по ежегодному опросу газеты «Трибюн» его называли одним из самых популярных жителей округа.

Когда Ларри приехал, полицейские из патрульной службы постарались придать себе важности, перегородив улицу черно-белыми машинами с включенными маячками. Это привлекло внимание всевозможных бродяг и солидных граждан. Шел июль, и все были легко одеты. Бедные женщины с выпрямленными волосами, торчащими, словно иглы дикобраза, или покрытыми шеллаком присматривали за детьми по другую сторону улицы. У бровки тротуара стояло несколько передвижных телестанций. Готовясь к передаче, они подняли антенны, похожие на громадные кухонные приспособления.

Мюриэл приехала на своей машине, но стояла возле больших окон ресторана, дожидаясь, чтобы Старчек привлек ее к делу. Неторопливо подойдя, Ларри козырнул ей, словно не совсем узнавая, и сказал: «Привет». Даже будучи небрежно одетой, Мюриэл носила туфли на высоком каблуке. Ей всегда хотелось казаться повыше и, как подозревал Ларри, покруче выпячивать недурственный зад. Мюриэл пользовалась тем, что имела. Глядя на ее синие шорты, он с восторгом вспомнил о ее плоти, сейчас скрытой от всех.

Ларри показал значок двум стоявшим у двери полицейским в форме. Внутри на скамье в одной из кабинок сидели трое штатских — негр в фартуке, понурая женщина в бежевом халате и парень с округлыми плечами и большой серьгой в ухе, мерцание которой Ларри увидел с тридцати футов. Все трое словно бы представляли обособленный мир, не имеющий ничего общего с деятельностью полицейских вокруг. Служащие или родственники, подумал он, ждут, чтобы их допросили или чтобы самим задать вопросы. Ларри сделал знак Мюриэл, и она села неподалеку от них на один из вращающихся табуретов, протянувшихся перед стойкой, словно ряд поганок.

На месте преступления работали около дюжины людей. Не меньше шести экспертов в рубашках защитного цвета наносили порошок на поверхности, ища отпечатки пальцев, но атмосфера была заметно сумрачной. В подобной толпе иногда бывало немало шума, висельного юмора, гудения голосов. Однако сегодня всех вызвали посреди четырехдневного отдыха, и, конечно, половина оказалась недовольной, а другая — невыспавшейся. Кроме того, здесь находился начальник сыскного отдела. Он обладал мрачным характером. И преступление было весьма серьезным.

Гаролд Грир расположился в крохотном кабинете Гаса за кухней. Там собралась команда детективов, которых он вызвал. Гас, чего никто не ожидал, был аккуратным. Над столом висели византийский крест, календарь с полуобнаженными девочками от оптового торговца продуктами и фотографии семьи, сделанные, как предположил Ларри, во время путешествия Гаса на родину, в Грецию. Фотографиям, где были изображены жена, сын и две дочери, было лет пятнадцать. Гас, как большинство людей, которых Ларри знал, хотел запомнить то время, когда напряженно работал, основывал бизнес, ставил детей на ноги. Жена, улыбающаяся, хорошенькая, в мятом купальном костюме, была той самой несчастной женщиной, сидевшей у двери.

Грир, заткнув пальцем ухо, объяснял по телефону положение вещей кому-то в мэрии, детективы смотрели на него. Ларри подошел за сведениями к Дэну Липранзеру. Лип с зачесанными назад волосами — по моде малолетних преступников пятидесятых годов — стоял, как обычно, особняком в углу. Он всегда казался мерзнущим. Даже в июле ежился, словно линяющая птица. Липранзер первым из детективов приехал на место преступления и допросил ночного управляющего Рафаэля.