Лапник на правую сторону - Екатерина Костикова Страница 49

Пусть… Пусть оттолкнет, пусть посмеется. Он все же рискнет. А вдруг?… И все было волшебно.

Она сказала, что тоже его… Что любит, да… И теперь, когда все было так прекрасно и ослепительно, она уходила, утекала сквозь пальцы. Она же не хочет уходить! Ей страшно, она там совсем одна, а Вольский ничего не может сделать… Господи!

С детства Вольский ничего ни у кого не просил. Но сейчас просил, умолял: пусть она останется. Пусть даже бросит его потом, плевать. Пусть только живет. Пусть ей будет хорошо, неважно, с Вольским или без.

Он крепче сжал ее холодные пальцы. Невозможно просто так сидеть и смотреть, как она уходит. И Вольский сказал себе: «Хватит! Не думай, что она может уйти. Нельзя. Надо верить. И пытаться что-то сделать».

Что он может сделать? Может прочесть Дусины бумаги. Вольский открыл зеленую папку.

Он читал до утра. В половине пятого позвонил верному водителю Федору Ивановичу и велел немедленно отправляться в Святозалесский монастырь. Теперь оставалось ждать.

К вечеру Вольский задремал в кресле, так и не выпустив Сониных пальцев, и тут раздался телефонный звонок. Федор вернулся в Москву. Еще через час Вольский читал письмо бывшего лейтенанта госбезопасности Андрея Качанова, ныне – брата Иннокентия. А еще через двадцать минут Федор мчал Вольского по Калужскому шоссе в сторону Заложного. Он должен успеть вытрясти из этого чертова доктора Прошина ответ: как вернуть Соню. Доктору Прошину известно, как ее вернуть, теперь Вольский знал это совершенно точно. Еще он знал, что ехать за ответами – лучше, чем сидеть рядом с Соней и беспомощно смотреть, как она уходит все дальше и дальше.

«Двенадцать часов, – просил он. – Всего двенадцать часов. А потом я вернусь, и у нас все будет замечательно, удивительно и прекрасно. Так прекрасно, как не было ни у кого и никогда за всю историю человечества».

Вольский еще раз набрал Дусю, но телефон по-прежнему сообщал, что абонент временно недоступен. Он ругнулся на дырявую связь. Зря ругнулся. Дуся Слободская была временно недоступна вовсе не потому, что компания мобильных телесистем поленилась построить лишнюю вышку в Калужской области.

В это самое время Дуся сидела в комнатушке без окон и твердо знала, что отсюда ей уже никогда не выйти.

* * *

В половине восьмого утра, когда Слободская поджидала Валентина Васильевича Прошина в ординаторской заложновской больницы, все еще было прекрасно и замечательно. Из-за туч выглянуло солнышко, посветило в окна, и Дуся, зажмурившись, представила себе, как на рождественские каникулы отправится греться куда-нибудь на Бали…

Пришел Прошин – румяный, вымытый, пахнущий одеколоном. Широко улыбнулся, потер пухлые ручки.

– Ну-с, дорогая моя, что вас привело? Как нога? Не беспокоит?

Дуся быстро растолковала ему, что нога вполне себе прекрасно, а привело ее сюда несчастье, случившееся с подругой.

Не вдаваясь в подробности из жизни заложных покойников, вычитанные у Зеленина, она обстоятельно изложила Валентину Васильевичу странную историю профессора Покровского, непостижимым образом связанную с историей болезни Сони.

– Видите ли, – объяснила Слободская, – симптомы очень похожи. Вот я и подумала: может, вы расскажете поподробнее, что именно происходило, когда профессор приехал в больницу. Знаете, бывает, что всплывают мелочи, на которые никто почему-то не обратил внимания. И часто эти мелочи оказываются очень важными… Вы расскажите, пожалуйста, все, что помните. Может, я пойму, что происходит с моей подругой. Соня в таком состоянии, что мы готовы уцепиться за соломинку…

– Дорогая моя, – покачал головой Валентин Васильевич. – Увы… Столько лет прошло… Да и непосредственным участником событий я не был. Заболел, когда все это приключилось. Пострадал по незнанию от того же коварного растения, что и вы недавно. Не поверите, драгоценная Анна Афанасьевна: раздулся, как воздушный шар, в зеркале не узнавал себя, да-с… Так что когда этого… м-м-м… необычного пациента привезли в больницу, я при осмотре не присутствовал. И с профессором Покровским также не имел счастья встречаться в тот день. Так что никакой ясности я внести не могу при всем моем громадном желании помочь.

Похоже, милейший Валентин Васильевич действительно не в состоянии ничем помочь… Но она все же решила попробовать еще раз.

– Валентин Васильевич, – начала она, старательно подбирая слова. – Вы только не считайте меня сумасшедшей. Я прочла несколько книг, их профессор Покровский читал незадолго до смерти. Там есть описания очень похожих заболеваний. В народе верят, что эти заболевания возникают у людей после встречи с так называемыми заложными покойниками…

– Ну что ж, вы неплохо осведомлены. Очень неплохо… – задумчиво протянул Валентин Васильевич после того, как Дуся пересказала ему чуть ли не всю зеленинскую монографию. – Не вижу смысла ничего от вас скрывать. Извольте! Все расскажу, покажу и объясню. Вы желаете узнать, не была ли причиной смерти уважаемого профессора встреча с заложным покойником и не от этого ли ваша подруга находится теперь в столь плачевном состоянии?

Дуся подтвердила, что она желает, и очень даже сильно.

– Что ж, – вздохнул Валентин Васильевич. – Тогда прошу со мной. Здесь недалеко. Вы на машине?

Дуся была на машине.

– Тогда нам стоит проехаться. Если это, конечно, удобно.

Это было в высшей степени удобно. Через пять минут, бодро урча мотором, Дусина машина катилась под горку, в сторону леса. Свернув на грунтовую дорогу, они проехали несколько километров и остановились перед высоченным, в два человеческих роста, тесовым забором. Валентин Васильевич погремел ключами, покричал что-то у ворот. Ворота открылись. Они вошли на просторный двор, посреди которого возвышался двухэтажный бревенчатый дом на сваях. По двору стелился дымок, клубился вокруг свай. Вкусно пахло костром. Узкая лесенка поднималась к прорубленной в стене дома дверце.

– Ого! – сказала Дуся. – Просто избушка Бабы Яги!

– В некотором смысле так оно и есть, – кивнул Валентин Васильевич. – Прошу вас!

* * *

Валентин Васильевич приехал в Заложное в 1965 году и занял должность паталогоанатома в только что отстроенной горбольнице. Работу свою он любил до такой степени, что коллеги со временем стали за глаза звать его королем мертвых.

В 1968-м бабка из вымершей деревни Хвостово, где всех жителей осталось две старухи да дед, на подводе привезла этого самого деда в больницу. Бабка была черная, строгая, сморщенная, как печеное яблоко. Она терпеливо дожидалась в приемном покое, когда придет главный врач, – ни к кому другому обращаться не хотела. Когда он пришел, рассказала, что деда, лежащего на телеге, звать Ставром Петровым, и как он есть деревенский колдун, то сам помереть никак не может, кричит криком вторую неделю. Уж и трубу печную разобрали, и вперед ногами на двор его носили – ничего не помогает, хотя, казалось бы, средства надежные и проверенные. Уж если кого на двор вперед ногами вынесли – к утру, самое позднее, на другой день к полудню преставится.