210 по Менделееву - Александр Смоленский Страница 49

Поздним вечером, когда академик уже собирался отойти ко сну, на пороге его подмосковного особняка объявилась дочь в сопровождении незнакомого мужчины. Молодая женщина явно была в легком подпитии, о чём свидетельствовали зардевшиеся щёчки, растрёпанные волосы и слишком возбуждённое поведение. Скинув на паркет шиншилловую шубейку, Надежда вихрем пронеслась через холл, оглашая дом громкими восклицаниями:

– Папулька! Я приехала! Где ты, папулечка? Встречай! Блудная дочь возвратилась в отчий дом!

Рослый мужчина в модной чёрной куртке с меховым воротником вкатил вслед за ней два огромных чемодана и в растерянности остановился посреди холла. Это был блондин лет тридцати пяти, эдакий сероглазый красавец с аристократическим лицом.

– Наденька, ну зачем же так кричать? – Мужчина предпринял нерешительную попытку остановить эмоциональный порыв спутницы, сам явно пребывая в некотором замешательстве и смущении.

– Ты мне рот не затыкай, Сева, я в свой дом приехала, а не в твой. И могу здесь делать всё что захочу и когда захочу, – отмахнулась Надя, оглядываясь. – Господи, как я соскучилась! Здесь совсем ничего не изменилось.

Неожиданно из дверей хитро встроенного домашнего лифта появился Олег Евгеньевич в видавшем виды шёлковом китайском халате. С распростертыми объятиями Адов поспешил навстречу гостье.

– Глазам своим не верю! Неужели это ты, доченька? Почему без предупреждения? – растерянно лепетал престарелый академик.

– Так получилось, папулька, так получилось. Ты разве не рад?

Надя бросилась целовать отца, который дрожащими руками обхватил голову дочери, источающей ароматы французского парфюма, и крепко прижал к тщедушной груди.

– Девочка моя, о чём ты говоришь?! Какое счастье, что ты наконец здесь! Господи, да ты ещё больше стала похожа на маму! Ну, просто как две капли воды…

– Папулька, не говори ерунды, мама, увы, не дожила до моего возраста. Как же я могу всё больше походить на неё? – Надя снова расцеловала отца, после чего холёными пальчиками нежно погладила редеющие седые волосы старика.

«Бедный папочка, как он сдал! Как постарел легендарный академик Адов за то время, что я его не видела!» – пронеслось у нее в голове.

– Ты не права, доченька. Ох, если бы сейчас тебя могла видеть Верочка… – Академик прослезился.

– Папулька, не надо сейчас о грустном! Успеется! – Надя резко оборвала отца на полуслове. – В России я уже несколько дней, но важные дела задержали…

Надя бросила многозначительный взгляд в сторону сопровождавшего её мужчины.

– Ну что ты, Сева, застыл как памятник? Входи, не стесняйся! Ботинки можешь не снимать. У нас в доме не принято, чтоб гости в носках ходили… Знакомься, папулька, это мой московский друг, коллега, депутат, господин Агарунов. Я специально привезла его к тебе, чтобы он тебя осмотрел и вообще взял бы над тобой шефство. К тому же Сева один из лидеров российского «Гринписа».

– Очень приятно… очень приятно… – Змий подозрительно взглянул на мужчину и вяло протянул ему руку.

По недовольному выражению лица Олега Евгеньевича нельзя было не заметить: старик явно недоволен. Дочка привела в дом чужого человека – на ночь глядя… Без предупреждения…

– Не волнуйся, папочка, Сева завтра уедет. Он только помог мне, ну и еще хотел с тобой познакомиться. – Увидев недовольство отца, Надя поспешила его успокоить. – А потом мы с ним отправимся в Челябинск. Там у нас митинг и марш протеста совместно с «зелёными».

– Любопытно, против чего вы на сей раз? – скептически спросил Змий, обращаясь к мужчине.

– Против ввоза из Европы в Россию отходов ядерного топлива, – поправляя волосы перед огромным венецианским зеркалом, вместо гостя ответила Надя.

– Да-а?! – саркастически воскликнул академик. – Ну а если бы было наоборот и в Европу ввозились наши отходы?

– Если бы да кабы… Будь так, мы бы обсудили ситуацию и выработали позицию. Правильно я говорю, Сева?

– В принципе правильно, – настороженно произнес гринписовец.

– Ну-ну… – хмыкнул хозяин дома.

Оба мужчины как-то разом решили не развивать тему. Тем более что завтра им все равно расставаться – к обоюдному удовольствию.

– Делать вам нечего, молодые люди. Вы бы сначала разобрались в ядерных технологиях, а потом устраивали марши протеста, – проворчал академик. – Да будет вам известно, те ядерные отходы, которые ввозятся сейчас в Россию для переработки и обогащения, совершенно безопасны. А державе нашей они приносят огромные барыши.

– Державе? А вот у нас абсолютно другие сведения… – заметил депутат.

– Интересно знать, какие другие и от кого? – сверкнув глазами, воскликнул Змий, багровея от злости.

– У нас надёжные источники в научных кругах… – попытался было пояснить господин Агарунов, но старик повелительным жестом прервал его.

– Ученье – свет, а неучёных – тьма! – холодно заметил бывший министр. – Смею напомнить, что я один из тех, кто создал то, против чего вы нынче протестуете. Ну да ладно, прекратим бесплодную дискуссию! Коль вы уже здесь, молодой человек, в моём доме, то милости просим, устраивайтесь на ночлег. Увидимся утром.

Академик достал из кармана халата колокольчик с розовой ленточкой и нервно потряс им дрожащей рукой, вызывая домработницу. Отдав ей соответствующее распоряжение, он удалился в лифт.

«Да-а… – подумала Надя. – Увы, папулька из той категории учёных-мастодонтов, которые никогда не согласятся принять и признать заслуги молодого поколения. Надо как-то урезонить его, иначе его волнение может плачевно повлиять на его здоровье».

Казалось, после отъезда случайного гостя отец должен был успокоиться и радоваться приезду любимой доченьки, но, как ни странно, этого не произошло. Надя не без удивления заметила, что «папулька» вроде вообще не очень рад ей и даже тяготится её присутствием. Она попросту не узнавала отца – обычно словоохотливый, весёлый и ласковый в общении с ней, Олег Евгеньевич был задумчив, рассеян, замкнут.

Даже после ее возвращения из Челябинска в их отношениях ничего не изменилось. Надя не находила себе места, пытаясь разгадать причины столь неадекватного поведения отца. Она не раз уже с удивлением слышала, как «папулька» разговаривает то ли сам с собой, то ли с призраком, видимым только ему.