Пазл - Михаил Киоса Страница 48

– Держись!

Теснее прижавшись к его плечу, она вздохнула:

– Не повезло нам.

– Девочка, уныние – грех, слышала такое?

– Могу спорить, в этот раз никого не будет, – глядя в окно, отозвалась Алевтина.

Вадим Николаевич пожал плечами и не ответил.

Электричка набирала ход. За стеклянным окошком пролетали крохотные серые домики, мерцал частокол глухого ельника, и черная птица, взлетев, повисла над лесом, распластав крылья.

– У Аксеновых мальчишка заболел! – вскинулась вдруг Алевтина.

Теперь им приходилось, надрывая связки, перекрикивать стук колес.

– А он у них вообще часто болеет?!

– Еще как! Мать-то пьет!

Вадим Николаевич подумал и ответил, подняв брови:

– Лидия Семеновна – мамаша, конечно, еще та! Но найдем ли мы ей замену?! Санитарная служба…

Алевтина кинула на него укоризненный взгляд, и он замолчал.

Наклонил голову и на ощупь провел рукой по холодным щекам и губам Алевтины – под его пальцами уголки ее рта разъехались в стороны.

– Смеешься?! – сказал Вадим Николаевич. – Пойдем сядем!

– Там люди! – ответила Алевтина. – Не хочу.

– Пойдем, холодно тут!

Они шагнули из пронизанного сквозняками тамбура в теплый вагон. Здесь попахивало жженой резиной и возле запотевших окон на скамейках жались друг к другу темные фигуры в мокрых плащах и куртках.

Середина вагона пустовала. Несколько парней спорили о чем-то в проходе между рядами.

Вадим Николаевич с Алевтиной собирались пройти мимо, чтобы сесть на свободные места. Но когда приблизились, молодчики, замолчав, расступились, и стало понятно, кто преграждает им путь.

На полу вагона сидел старик бомж.

– Не встает, мля, – сплюнув, сказал невысокий пацан в черной толстовке. Глаза его беспокойно метались, словно воры, которые не желают, чтоб их застукали на горячем.

– Да кому я мешаю? Местов даже не пачкаю. Посижу, погреюсь. Холодно ж, ребятки, – забормотал старик.

Он сидел, разбросав в стороны ноги, как сидят двухлетние малыши в песочнице, и щерился бессмысленной и невинной ухмылкой животного. Запах прелой капусты растекался от него во все стороны по вагону.

– Ты, укурок, у тебя билета нет. Вали отсюда! – сказал кто-то из подростков, и парни засмеялись. – Воняешь, козляра, помойкин сын. Нормальным людям воздух травишь.

Бомж, заправляя за ухо космы седых с желтизной волос, продолжал бесстрастно взирать на мир. Голые без ресниц веки, напоминающие измятый пергамент, часто подрагивали, желтые и легкие, словно измятый пергамент.

– Ну, ты че, не понял, что ли?! Ты, может, тут помереть собрался, герой-танкист?! Сейчас огребешь.

– Он, сука в ботах, пофигист! – сказал высокий худой парень лет семнадцати с синей наколкой «Рейх» руническим шрифтом на бритом виске. Реплика вызвала взрыв хохота у его приятелей; все они были младше бритоголового остряка.

Алевтина вцепилась в руку Вадима Николаевича и почувствовала, как он напрягся.

Бомж встать и не пытался. Свалка случайно накиданного вонючего барахла представляла его гардероб: все не по размеру, не по сезону – замызганные кроссовки с лопнувшей в нескольких местах кожей, брюки, будто шрапнелью побитые, слишком короткие, выставляли напоказ голые лодыжки в расчесах, синяках и кровоподтеках, темное пальто с оторванными пуговицами, расходясь бортами, без стеснения предъявляло миру тощее гусиное горло старика, обвисшее и бледное, со вздутыми голубыми жилами. Свалка. Выброшенные, ни к чему не годные остатки человека. Не доеденная жизнью требуха: огрызки ума, засохшие сухари мечты, разбитое вдребезги уважение.

Бомж напоминал уродливое яблоко-падалицу, зараженное плодовой гнилью, – весело его разве что ногой пнуть, чтобы поглядеть, как брызнут во все стороны коричневые ошметки.

– Дайте пожрать, – попросил старик.

Парень с наколкой расхохотался.

– Вали – тебе сказано! Чеши отсюда! Пока я ленюсь заняться всерьез… Руки марать не станем. А вот ногами отметелим, если сам не уйдешь. Пошел!

Он ткнул старика ногой под ребра. Бомж покачнулся, уперся ладонями в пол, чтобы не упасть.

– Давай, Рауль. Он еще хочет!

Рауль дал. Старик повалился, ударившись об угол деревянной скамьи. Крупный пористый нос окрасился ниткой крови. Подростки, часто дыша, сгрудились над стариком, подзадоривая друг друга и предвкушая…

– Стойте! – сказал Вадим Николаевич. Разорвав круг хищников, выскочил вперед и, подхватив старика за рукав, потащил его к выходу. – Мы выходим.

Парни оцепенели. Поблескивая глазами, как разыгравшиеся щенки, у которых отнял игрушку взрослый самец, обиженно засопели.

– Нам выходить, выходить, – пролепетала Алевтина и полетела вслед за Вадимом Николаевичем, который, не мешкая, транспортировал бомжа на жесткой сцепке к выходу.

Кто-то из подростков присвистнул вслед девушке, кто-то засмеялся.

– Э-э-э, куда?! – Тощий Рауль дернулся, сделал шаг и чуть не упал: вагон как раз подбросило на стрелке.

Электричка, покачивая толстыми боками, медленно втягивалась в перрон какой-то станции, на которой не было даже таблички с названием. Заброшенный анахронизм, странная пустынная нежить с серыми бетонными платформами, словно обкусанными по краям, медленно проступала из тумана.

Электрички здесь редко останавливались, и редко когда бывали пассажиры. Вот и теперь вышли всего трое: Вадим Николаевич, Алевтина и старик.

Бритоголовый Рауль наблюдал за ними через окно. Ощутив его цепкий скорпионий взгляд, бомж обернулся и, подняв согнутую левую руку, правой выразительно ударил по сгибу.

– Чудила! – сплюнул Рауль.

Оглянулся на своих, прищурился и мотнул головой, указывая в сторону выхода.

Белесая мгла тумана превратила лес в толпу призраков. Подоткнутое грязноватыми комками туч небо сочилось холодным дождем. Под колкими его ударами тонкие ветви осин и берез нервно подрагивали.

Дорога заросла по обочинам полынью и лебедой. Словно воины победившей армии, смотрели на путников могучие кусты сорных трав поверх кочек и ям разбитого асфальта.

Вадим Николаевич со стариком ушли, разговаривая, вперед. Алевтина, тревожно озираясь, отстала.

Она увидела, как что-то мелькнуло между деревьями. Лист? Упавшая ветка? Птица?

Ни то ни другое. Кто-то двигался в глубине леса вдоль дороги. Постукивал, бормотал, ворошил палую листву.

Следил за ними, стараясь держаться в тени, неповоротливый, но злой и опасный. Не отставал.

– Вадим, – тихо окликнула Алевтина.

– Что?