Американский хищник - Морин Каллахан Страница 48

Израелу, второму по старшинству, было примерно от трех до пяти лет, когда Джефф и Хайди арендовали однокомнатную хижину в штате Вашингтон. Здесь разраставшаяся семья жила без отопления, водопровода и электричества следующие семь лет, когда Джефф зарабатывал на жизнь мелким ремонтом, каждый день спускаясь и возвращаясь по склону холма в три мили. Он чинил вещи другим людям, но едва мог содержать собственную семью. Да, он строил для всех них дом, вот только делал это один, даже вырубая в одиночку большие деревья, и работа затянулась на годы.

Каждое утро перед выходом на работу он уходил в лес на долгое время и молился. Он был замкнутым даже с Хайди. Она часто не могла догадаться, о чем он думает или что чувствует. Сама глубоко верующий человек, она считала его религиозность экстремальной.

Хайди и Джефф любили своих детей, но все же считали их в будущем источником бесплатной рабочей силы. У детей Кизов не было друзей. Одна только небольшая свора собак и кошек. Не было ни телевизора, ни радио, ни телефона, ни компьютера. Никакой связи с внешним миром. Не зная, что конкретно упускают, они по-детски чувствовали себя лишенными чего-то. Они никогда не смотрели мультфильмов с коробками сладких кукурузных хлопьев, не слушали поп-музыки, не ходили в кинотеатры, боулинги, торговые центры, на игровые площадки или в «Макдоналдс». Вырасти в бедности это одно. И совсем другое дело, если тебе полностью отказывают в маленьких детских удовольствиях.

По мере того как дети Кизов учились читать, их заставляли заучивать наизусть тексты из Священного Писания. Они носили домотканую одежду и слишком тесную обувь. В случае с Израелом это обернулось навсегда искривленными большими пальцами – постоянное напоминание о бережливости, которую проповедовали родители. Дети занимались фермерством, выносили ведра с помоями, кололи дрова и поочередно сидели с самыми младшими. Постепенно Израел стал среди них лидером. В отсутствие Джеффа он становился главой семьи. Он научился готовить и шить, заплетать косички сестрам и проводил все время вместе с ними, хотя его тянуло во внешний мир. В ответ братья и сестры обожали его.

Хайди верила, что детям нравится подобный образ жизни. Она сумела убедить себя в этом. И это придавало ей чувство превосходства. Отсутствие нужды в вещах, индивидуализм, нонконформизм. Вот в чем она преуспела. Воспитывала всех детей самостоятельно в глухом лесу без помощи науки, капитализма, правительства или какой-либо другой внешней организации.

Каждые два года на свет появлялся новый младенец. В хижине стало так тесно, что с апреля по ноябрь Израел и его сестры жили в палатке. Зимой Хайди отвозила их в Калифорнию, где мать Джеффа позволяла им жить в своем трейлере в Палм-Спрингс. К тому времени, когда у Хайди должен был появиться пятый новорожденный, она взмолилась перед Джеффом: «Я не могу позволить еще одному своему ребенку жить в палатке».

У Джеффа на это имелся готовый стандартный ответ: все в руках Божьих.

Они сами выращивали овощи и охотились на дичь. Дети никогда не видели врача или дантиста, ни разу не бывали в больничной палате. Любую болезнь – бронхит или перелом – Хайди все лечила сама травами и мазями. В хижине не было даже таблеток от головной боли. Мятный чай и горячая ванна, говорила она, могут излечить почти любой недуг.

Вскоре после переезда из Юты Хайди и Джефф отошли от мормонизма. Ни он, ни она не объяснили почему, но в Колвилле они присоединились к военизированной, проповедовавшей превосходство белой расы антисемитской секте, называвшейся «Ковчег». Израел, которому к тому времени исполнилось двенадцать, проявил к ней живой интерес.

Хайди избегала говорить о том периоде в семейной истории, как и Израел. Это, по мнению следователей, было ключом к его значимости. Это были годы формирования характера Израела. Семья отошла от полного затворничества и открыла для детей возможность хотя бы отчасти познакомиться с окружающим миром. Приблизительно в это время он подружился с двумя братьями, жившими примерно в полумиле от них по Аладдин-роуд.

Чеви и Чейни Кехо ^[11] были почти ровесниками Израела. У них было шестеро братьев и сестер, обучавшихся дома, живших изолированно и принадлежавших к «Ковчегу». Их отец готовился к межрасовой войне. Братья Кехо знали все об оружии: они стреляли, прятали, похищали или сбывали его на черном рынке.

Израелу это очень нравилось. Он был одержим оружием лет с шести. Начал учиться всему, что только можно было знать об оружии. Марки и модели разного рода ружей, различные типы механизмов, какие из них находились под запретом и как все-таки их раздобыть. Ему в руки попадались публикации вроде журнала «Ружья и боеприпасы». Дед подарил ему по меньшей мере одно ружье и научил стрелять из него. Родители, как он сказал, были обеспокоены, но мало что могли реально с этим поделать.

– Я узнавал все детали об оружии, хотя никогда не видел его, – сказал Киз. – Стало еще интереснее, когда я получил доступ к ружьям, обнаружив, как легко можно их украсть.

Он уже проникал в чужие дома. Иногда вместе с другом. И хотя он не назвал имен братьев Кехо, весьма вероятно, что один из них был его сообщником. Иногда Киз избавлялся от краденого оружия на местном черном рынке, где продавались или обменивались ружья. В те времена это было легко. Пусть он все еще оставался ребенком, никто и никогда не просил предъявить удостоверение личности и не спрашивал, где он взял все эти ружья.

Помимо братьев Кехо, был еще один человек, с кем он мог быть самим собой – его младшая сестра Чарити. Израел брал ее собой в лес, где они начинали стрелять из пневматического ружья по домам и, если из дома никто не выходил, вламывались в него. Иногда они просто забирали вещи, а иногда переставляли мебель и прятались снаружи, поджидая возвращения хозяев домой и их бурной реакции на взлом.

Они разжигали костры и пугали зверьков.

– Но она слишком много трепалась об этом, – сказал Киз. – Люди узнавали о некоторых моих проделках. В том числе мои родители и родители других детей. И я стал отказываться брать ее с собой.

Его проступки шли по восходящей. Он начал осознавать, насколько отличался от большинства сверстников. В четырнадцать лет Киз с приятелем – тем самым, с кем вламывался в чужие дома, – были в лесу, и Киз захотел попробовать что-то новенькое.

– Я тут подстрелил кое-кого, – сказал он. – То ли собаку, то ли кошку. Приятель не смог переварить этого. И потому больше я не брал его с собой.

Кизу была совершенно непонятна такая реакция, и уже вскоре он впервые вслух произнес угрозу.

– У нас была кошка, которая постоянно рылась в мусоре. Она принадлежала моей сестре, я сказал ей: «Если эта кошка снова залезет в мусор, я убью ее».

Однажды Киз схватил кошку и отправился в лес. Сестра и два приятеля шли за ним следом.

– Я взял обрывок парашютной стропы и привязал ее к дереву.

Веревка была в десять футов длиной, и он привязал другой конец к горлу животного. Киз взял с собой револьвер 22-го калибра.