Тайная вечеря - Хавьер Сьерра Страница 47

— Не понимаю, к чему вы клоните.

— Это очень просто. Если действующие лица «Тайной вечери» — это вовсе не известные нам евангельские персонажи, а сам Леонардо демонстрирует гораздо большее расположение к святому Симону, чем к Мессии, то этот Симон просто обязан быть кем-то чрезвычайно важным для него. И брату Александру это было известно.

— Святой Симон... Святой Симон Хананеянин...

Приор потер виски, как будто пытаясь соотнести услышанное с картиной. Маттео нетерпеливо переминался рядом. Ему срочно было необходимо что-то сообщить дяде!

— Твоя настойчивость, брат, заставила меня припомнить нечто странное. Это произошло, когда Леонардо закончил эту часть «Вечери», — произнес наконец приор, продолжая игнорировать присутствие племянника.

— В самом деле?

Единственный глаз Бенедетто засверкал.

— Это была довольно типичная ситуация. Леонардо в течение трех лет встречался с кандидатами на роль апостолов. Вы помните, как он заставлял нас всех позировать? Затем он пригласил гвардейцев герцога, потом его ювелиров, садовников, пажей... Из всех сеансов он что-то выносил: выражение лица, профиль, очертания руки или плеча... Но когда он приступил к правому углу картины, Леонардо отказался от живых моделей...

Одноглазый пожал плечами.

— Я пытаюсь объяснить вам, падре Бенедетто, что мастер Леонардо никого из них не использовал при написании портрета святого Симона.

— Что же, он придумал его?

— Нет. Он использовал бюст. Скульптуру, которую распорядился привезти из замка иль Моро.

— Ага! Вот оно что! Ящик брата Александра!

— Я хорошо помню тот день, когда эту мраморную штуковину привезли в монастырь, — бесстрастно продолжал приор. — Солнце стояло в зените, лошади с трудом тянули повозку с тяжелым ящиком. Честно говоря, я не знаю, почему все это так занимало донну Беатриче, но, когда ящик уже снимали с повозки, она явилась сюда собственной персоной.

— Донна Беатриче?

— О да! Она блистала в одном из своих любимых ажурных платьев, осыпанных драгоценными камнями, и ее пухлые щеки раскраснелись от жары. Как и положено, она прибыла с эскортом, но тут же нарушила протокол, набросившись на рабочих, тащивших бюст. Можете себе представить? Она на них накричала.

— Накричала? Принцесса сама командовала носильщиками?

— Это еще не все, брат. Она совершенно утратила самообладание, приличествующее ее сану. Она оскорбляла их и поносила самыми непристойными словами и даже угрожала всех повесить, если они причинят хотя бы малейший вред ее философу.

— Ее... философу? Но разве это не был бюст святого Симона?

— Вы меня сами спросили, могу ли я припомнить нечто странное. Ну вот, это и есть самое странное событие, которое я помню.

— Простите, приор. Прошу вас, продолжайте.

— Леонардо установил этот бюст у входа в трапезную на куче мешков с землей. Это был древний aнтичный бюст. Он постоянно его поворачивал, изучая, как он выглядит при разном освещении. Когда маэстро наконец мог его себе представить с закрытыми глазами, он приступил к созданию этого образа на стене. И сделал это просто виртуозно.

— А где он разыскал этот бюст?

— А это самое любопытное! Как я узнал позднее, донна Беатриче приказала его доставить из Флоренции только для того, чтобы угодить маэстро.

Терпение Маттео было на исходе. Ему было совершенно необходимо прервать их разговор, но он никак не мог на это отважиться.

— Донна Беатриче всегда была так предупредительна по отношению к маэстро? — поинтересовался одноглазый.

— Конечно. Леонардо был ее любимым живописцем.

— А вы можете просветить меня относительно причин такого интереса Леонардо к святому Симону из Флоренции?

— Я сам удивлен. Можно было понять, если бы они отправились во Флоренцию за Крестителем, который, в конце концов, является святым покровителем этого города. Но святой Симон...

— Это не Симон, дядя! Это другой человек!

Возглас раскрасневшегося от волнения Маттео удивил монахов. Ему было хорошо известно, что вмешиваться в беседы старших нельзя, но он просто не мог больше сдерживаться.

— Маттео! — изумленно произнес приор, глядя на своего рослого двенадцатилетнего племянника. Лицо юноши исказило страдание, он шатался из стороны в сторону. — Что с тобой?

— Я знаю, кто этот апостол, дядя, — пробормотал мальчик, пытаясь унять дрожь в теле. И он упал в обморок.