Лик смерти - Коди Макфейден Страница 47

Сара в ночной рубашке сидела на диване, на ней тоже были наручники.

Незнакомец, так она назвала этого человека, стоял с пистолетом в руках. На голову он натянул чулок, который расплющил и совершенно изменил черты лица. Создавалось ощущение, словно они расплавились под воздействием паяльной лампы. Сарой владел прежний страх, столь же сильный, но несколько отстраненный, как пронзительный крик, доносившийся издали. Ожидание, ужасное ожидание, дамокловым мечом повисло в комнате. На родителей было жалко смотреть. Рты заклеены скотчем, в глазах ужас. Сара чувствовала, что они больше боятся за нее, чем за себя.

Незнакомец подошел к ее отцу, наклонился и заглянул ему в глаза.

— Я знаю, о чем ты думаешь, Сэм. Ты хочешь спросить — почему. Поверь, с удовольствием тебе бы рассказал. Но ты ведь понимаешь: Сара слушает. Вдруг она проболтается? А я не могу допустить, чтобы моя история стала известна до тех пор, пока я не буду к этому готов. Скажу только две вещи: ты не виновата, Линда, но твоя смерть — мое правосудие. Я знаю, ты не понимаешь. Тебе и не нужно, ты должна только знать: все, что происходит, справедливо. — Незнакомец выпрямился. — Давайте поговорим о боли. Боль — это форма энергии. Она может быть созидательной подобно электричеству. А может струиться потоком. Может быть постоянной или скачкообразной, мощной и мучительной или слабой и немного раздражающей. Боль может заставить человека говорить. Однако многие не знают, что она способна заставить думать. Боль воспитывает человека, формирует и делает тем, кто он есть. Я знаком с болью. Я ее понимаю. Она многому научила меня. Мне открылось: пока люди боятся боли, они могут вытерпеть больше, намного больше, чем представляют себе. Если, например, я скажу, что собираюсь воткнуть иголку вам в руку, вы испугаетесь. И если я сделаю это, боль покажется вам мучительной. Но если я уколю вас снова и буду колоть каждый час в течение года, вы привыкнете. Конечно, вам это не понравится, но вы перестанете бояться. Да будет так! — Незнакомец перевел взгляд на Сару. — Образно говоря, я собираюсь вонзать подобную иглу в Сару, снова и снова, из года в год, постоянно. Я хочу с помощью боли изваять ее, как скульптор, по своему образу и подобию, и назову свое произведение «Загубленная жизнь».

— Пожалуйста, не делайте больно маме и папе, — сказала Сара. Она даже удивилась, услышав свой голос. Он прозвучал странно, как будто издалека, и был слишком спокойным, учитывая ситуацию.

Незнакомец тоже удивился. Казалось, он даже одобрил слова Сары — кивнул и улыбнулся своим расплющенным лицом.

— Здо́рово! Вот она — любовь! Я хочу, чтобы ты запомнила этот момент как последний, который ты прожила без боли. Поверь, это поддержит тебя в будущем. — Незнакомец замолчал, вглядываясь в лицо девочки. — А теперь заткнись и смотри.

Он повернулся к родителям Сары. Девочка чувствовала себя как во сне, все вокруг стало смутным, расплывчатым. И страх, и ужас, и слезы — все это не исчезло, только отдалилось — Саре пришлось бы напрячься, чтобы расслышать крики. Но ее нежелание делать это было огромным и непреодолимым, слишком тяжелой ношей для ее хрупких плеч.

Заглянув в мертвые глаза Бастера, Сара пронзительно закричала, да так, что у нее остановилось сердце. Не совсем, не навсегда, но в тот момент она даже не слышала собственного крика. Бастер… Столько муки было в этом имени, столько опустошающей душу боли. В определенной степени Сара понимала, что смерть Бастера — только начало. Незнакомец был не просто черной волной — он представлял собой океан мрака. Огромное бездушное ничто в человечьем обличье, способное поглотить все светлые волны и уничтожить смех и добро. Цивилизованное общество прилагает все усилия, чтобы защитить молодежь от зла, но порой упускает из виду одно обстоятельство: дети всегда готовы поверить в существование чудовищ. Сара знала, Незнакомец и есть чудовище. Она поняла это, когда он бросил ей на кровать отрезанную голову Бастера.

— Сэм и Линда Лэнгстром, — произнес Незнакомец, — будьте добры, послушайте меня внимательно. Вы должны понять, что смерть неизбежна. Я убью вас обоих. Отбросьте все ваши надежды — вам не выжить. Лучше сосредоточьтесь на том, что вы еще в состоянии держать под контролем, — на будущем Сары.

Сердце Линды Лэнгстром бешено забилось, когда Незнакомец сказал, что убьет их. Она ничего не могла с собой поделать, желание жить вполне естественно для человека. Но когда он сообщил, что судьба Сары еще не решена, ее сердце немного затихло. Волнуясь за дочь, Линда не сводила с нее глаз и почти не слушала стоявшее над ней чудовище. Однако при словах «будущее Сары» она перевела взгляд на Незнакомца и заставила себя сосредоточиться.

Незнакомец улыбнулся.

— Да. Вот она — любовь! Еще одна разновидность, обладающая подлинной силой, — любовь матери к ребенку. Мать будет убивать, мучить и калечить, лишь бы спасти свое дитя. Будет лгать, воровать и заниматься проституцией, лишь его прокормить. Есть в этом что-то божественное. Но ничто не может быть прочнее силы, которой достигаешь, всецело отдав себя Богу. — Незнакомец заглянул Линде в глаза. — Я обладаю такой силой. Именно поэтому я должен убить вас и заняться Сарой. И именно поэтому я не намерен просить прощения. Жалость — не для сильных. Все, что от них требуется, — существовать. Как же ведет себя подобная сила, когда ей бросает вызов более слабое проявление чувств? Показывает свою власть и заставляет сделать выбор. Сейчас, Линда, мы с тобой этим и займемся. Ты готова?

Линда взглянула в расплющенное лицо Незнакомца. Она поняла, что с этим человеком договориться невозможно, как невозможно договориться со скалой, деревянной колодой или гремучей змеей. Она для него просто не существует. И Линда согласно кивнула в ответ.

— Вот и хорошо, — промолвил Незнакомец.

«Неужели ей показалось, или у него действительно участилось дыхание? Он волнуется?»

— А план вот какой. Сэм, ты тоже должен слушать.

Сэм не нуждался в приказах, он и так не сводил с Незнакомца глаз, а его сердце переполняла откровенная, ничем не прикрытая ненависть и мучительное желание убить.

«Только дай мне снять наручники, — кипело все у него внутри, — и я разорву тебя в клочья. Я расколочу тебе об пол башку и буду колотить до тех пор, пока не треснет твой череп и не выскочат мозги».

— Вы оба умрете, а Сара выживет. Если у вас были опасения по этому поводу, можете успокоиться. Я не собираюсь ее убивать. — Незнакомец замолчал. — Но я решил причинить ей боль. — Он переложил пистолет в левую руку и вытащил зажигалку из заднего кармана брюк. Зажигалка была аляповатая, сплошной кич — одна сторона золоченая, другая перламутровая, инкрустированное изображение косточки домино, двушки и трешки. Незнакомец щелкнул зажигалкой, прокрутил большим пальцем колесико и зажег голубоватое пламя. — Я мог бы опалить Сару, — пробормотал Незнакомец, глядя на пламя. — Я мог бы поджечь ей лицо. Превратить ее нос в кусок расплавленного воска, выжечь брови и обуглить губы. — Улыбаясь, он все смотрел на пламя. — Я мог бы изваять ее, пользуясь пламенем как резцом. Огонь силен и беспощаден, он не знает любви. Живое подтверждение власти Бога. — Внезапно закрыв зажигалку, Незнакомец положил ее обратно в карман и снова взял пистолет в правую руку. — Я мог бы сжигать Сару несколько дней. Уж поверьте. Я знаю, как это делается, знаю, как продлить процесс. В первый час она будет молить о смерти и лишится рассудка задолго до того, как уснет навеки.