Игуана - Георгий Миронов Страница 45

Ноябрьский морозный холодок пронизывал тело насквозь. Ни меха, ни плотные заморские шерстяные ткани не спасали от холода.

Иван Васильевич ежился, дергал нервно плечом, дул жарким дыханием на пальцы, – пальцы не слушались. Да на что пальцы, коли приказ и устно отдать можно, а саблю руке держать час не пришел.

– Отходим, – выдохнул великий князь сквозь заиндевевшие усы.

Это летом на Угре стояти – не в горесть. А в глубоком снегу если битва зачнется, – коротконогие, мохнатые татарские лошаденки, пожалуй что, посноровистее крутозадых мощных лошадей русских богатырей будут. А стрела – она и есть стрела, найдет тебя и в безлистной чащобе лесной, и в открытом поле.

– Большие они мастаки, татары эти, стрелы пускать, – словно ловя мысли великого князя подольстил боярин, с трудом вытягивая руку без рукавицы из под тяжелого сборенного рукава и пытаясь подсадить великого князя в седло.

Да Иван Васильевич и сам уж в седло взлетел, – и рука верна, и ноги ещё крепкие, как и положено молодому супругу.

Запахнул колени тяжелыми полами богатой шубы. – Можно бы и в санях ехать, – подумал мельком, – да захотелось удаль свою мужскую в быстром галопе опробовать. О великой княгине Софье думал с лаской.

– Уходим к Боровску! – приказал.

– На Москву? – переспросил боярин.

– Не на Москву. К Москве. Под Боровском позиция супротив татарина сподручнее – да проследи, – приказал, – чтоб скрыто войска с позиции снялись. Не дай Бог, татары заметят раньше времени, вдогонку бросятся, в глубоком снегу посекут нашу конницу: оборачиваться да обороняться от наседающего на пятки противника, все равно что ждать да догонять того, кто уже ушел. Момент, время поймать надо. Уходим, – махнул рукой великий князь.

Татары поутру, конечно же, сразу заметили, что по ту сторону Угры не видать русских полков.

Да поздно, давно уж осел в сугробах снежок, что сбили с инистых березок уходящие затемно русские войска.

Тихо… Воронье на старом дубе каркает. Снег под лучами утреннего солнца искрится. Дымком пахнет. Но старым, загасили костры русские. Ушли.

В кибитке у Ахмат-царя совет: догонять русские полки, – нарваться на хитроумные засады под Москвой; не лучше ли, коли ордынцы и так в снегу да на морозе застоялись, разбить несколько городов литовцев?

С богатой добычей возвращались воины Ахмата из литовских земель. А где богатства, там и тать в ночи не спит. Устал от русской зимы Ахмат.

Приказал на юг с награбленным двигаться. У Азова передовой его отряд улан лагерь разбил, туда и вся рать подошла.

Не успели воины Ахмата отоспаться, отъесться, как налетели на ставку Ахмата конники Щибанской и Ногайской орд. Ни злобы, ни ненависти, ни политического расчета, – один воровской расклад.

Грабь награбленное.

Заиндевели ноздри у коней, инеем покрылись от жаркого дыхания края пушистых татарских малахаев; татарин готовился татарина резать.

Из тумана – вначале молча, а чем ближе ставка Ахмата, – тем громче с гиканьем и посвистами ворвались воины мурзы Ямгурчея в ставку Ахмата.

В общей суматохе зарубили кривой саблей и последнего царя Ордынского.

Иван о том узнал от лазутчика одним из первых.

– Добрая весть! – усмехнулся он в бороду. – И воинов своих сберег, и татар на татар навел, царя Ордынского извел. Теперь можно и о молодой жене подумать.

Победителем встречали Ивана III в Москве. Колокола перекликались, переливались звоном по златоглавой. Иван Васильевич прятал довольную улыбку в усах, высматривал, где Софья.

В греческом царском наряде рванулась к нему, припала теплым боком к стременам, украшенным драгоценными камнями, выглядывала – есть ли на груди великого князя «оберег», да шуба запахнута у шеи, не видать. Прижалась щекой к жесткой (от крохотных сосулек на потном брюхе боевого коня) шкуре, глянула снизу с любовью. Народ плакал, узнав, что разбиты татары. Софья плакала, видя супруга своего живым и невредимым. Посмеивался в бороду Иван Васильевич.

– Пусть народ думает, что побил врага. Пусть жена думает, что «оберег» её спас в бою. Он то знает, у умной жены умный муж и сам не промах. Если кто из бояр его медлительным да мягким посчитает, пусть до поры так думает… Если жена полагает, что может руководить им, – что ж, и её заблуждения он не будет рассеивать. Главное, он сам знает про себя: мягок характером, да упрям. Все равно чего хочет, добьется, что задумает, – осуществит. А что люди о том судачат, – это пустое. Не царское дело – окрест оглядываться, что о нем говорят.