Дочь генерала - Нельсон Демилль Страница 44

Барахлит, подумал я, повесил трубку и сошел вниз, в гриль-бар. Обстановка здесь менее формальная, чем в главном зале, и обслуживают быстрее. Я заказал пиво у стойки и, пожевывая хрустящий картофель и орешки, стал прислушиваться к разговорам. Главной темой была, естественно, гибель Энн Кемпбелл, но люди высказывались сдержанно, осторожно. Как-никак офицерский клуб. В забегаловках Мидленда говорили о том же, но наверняка громче и откровеннее.

У входа появился мужчина средних лет в защитной форме с полковничьими орлами. Он обводил взглядом просторное полуподвальное помещение бара. Я выждал минуту, заметив, что никто не помахал ему и не окликнул. Очевидно, полковника Мура не очень хорошо знали и, может быть, не любили.

Я встал, подошел к нему. Он улыбнулся.

— Мистер Бреннер?

— Он самый, сэр. — Мы пожали друг другу руки. Форма на нем была помята и плохо подогнана — верная примета, по которой узнаешь офицера-нестроевика. — Спасибо, что пришли.

Полковнику Муру на вид лет пятьдесят, у него черные вьющиеся волосы, чуть длинноватые для военнослужащего, и вообще он выглядел как медик, только вчера призванный с гражданки в армию. Меня всегда интересовали военные врачи, военные юристы, военные дантисты — никогда не мог определить, то ли они сбежали от преследования за подсудную деятельность, то ли были истыми патриотами. Мы прошли к столу в дальнем углу зала.

— Выпьете что-нибудь? — спросил я.

— Не откажусь.

Я подозвал официантку, и полковник Мур заказал бокал хереса. Разговор с самого начала пошел наперекосяк. Мур уставился на меня, словно пытался определить степень моего душевного расстройства, и чтобы оправдать его профессиональные ожидания, я брякнул:

— Похоже, псих орудовал? Может быть, серийный убийца.

Верный своей профессиональной установке, Мур обратил мое высказывание в вопрос:

— Почему вы так думаете?

— Просто пришло в голову.

— Подобных изнасилований и убийств здесь не было.

— Подобных чему?

— Тому, что случилось с капитаном Кемпбелл.

То, что случилось с капитаном Кемпбелл, не должно было бы стать к данному моменту общеизвестным фактом, но армия слухами полнится. Можно только догадываться, что знали полковник Мур, полковник Фаулер и генерал Кемпбелл.

— И что же с ней случилось?

— Она изнасилована и убита, — ответил полковник Мур. — На стрельбище.

Я вытащил блокнот и хлебнул пива.

— Я только что из округа Колумбия и почти не располагаю информацией. Говорят, ее нашли раздетой и связанной.

Было видно, что полковник продумывает ответ.

— Об этом лучше справьтесь у военной полиции.

— Я так и сделаю. Сколько времени вы являетесь ее непосредственным начальником?

— С того момента, как она прибыла в Форт-Хадли. Около двух лет.

— Значит, вы хорошо ее знали?

— Конечно. У нас здесь на базе небольшой учебный центр — около двадцати сотрудников и тридцать военнослужащих, назначенных к нам для прохождения курса.

— Понимаю... Что вы испытали, когда узнали печальную новость?

— Я был в шоке. Совершенно потрясен. До сих пор не могу поверить, что это произошло...

По его виду, однако, нельзя было заметить, что он потрясен и в шоке. Мне приходилось работать с психологами и психиатрами, и могу засвидетельствовать, что иногда они ведут себя неадекватно, хотя и говорят разумные вещи. Кроме того, я считаю, что некоторые профессии привлекают определенные типы личности. Это особенно верно применительно к военным. Например, некоторые офицеры любят одиночество, они немного высокомерны и самоуверенны. Люди в УРП склонны к обману, они очень сообразительны и саркастичны. Средний психотерапевт, который сознательно избрал своим ремеслом лечение душевнобольных, сам иногда как бы заражается душевной болезнью. Чарлз Мур, специалист по психологической войне, чья задача сделать неприятельских солдат — людей со здоровой психикой — людьми с больной психикой, мог быть уподобен медику, который выращивает тифозные бактерии для ведения биологической войны.

Еще я заметил, что Чарлзу Муру нездоровится. Он то умолкал на несколько секунд и словно бы отключался, то сверлил меня взглядом, точно старался узнать, что у меня на уме. Временами мне становилось не по себе, а добиться этого ох как трудно. Глаза у Мура были страшноватые — темные, запавшие, видящие тебя насквозь. Говорил он медленно, размеренно, низкий голос гудел как труба: не успокаивал, а тревожил.

— Вы были знакомы с капитаном Кемпбелл до ее назначения в Форт-Хадли?

— Да. Я познакомился с ней шесть лет назад. Она училась в специализированном центре в Форт-Брэгге. Я там преподавал.

— Тогда она только что получила степень магистра психологии в Джорджтаунском университете.

Он взглянул на меня так, как смотрят люди, когда слышат от вас то, что, по их мнению, вы не знаете.

— Кажется, да.

— Значит, вы были вместе в Брэгге, когда она получила назначение в четвертую группу психологических операций?

— Я уже сказал: я преподавал в специализированном центре. Она служила в четвертой группе.

— Что было потом?

— Германия. Мы были там приблизительно в одно время. Затем возвратились в Форт-Брэгг, в школу Джона Кеннеди, где оба преподавали. После этого нас одним приказом отправили в Персидский залив, потом ненадолго в Пентагон и два года назад — сюда. Зачем вам все это нужно?

— Чем вы занимаетесь в Форт-Хадли, полковник?

— Мои занятия засекречены.

— Ах вот что, — кивнул я и записал для вида.

Чтобы два офицера, пусть и специализирующихся в одной, сравнительно узкой, области, столько лет получали назначения в одно и то же место — такое бывает не часто среди военнослужащих. У меня много знакомых семейных пар, которым везет меньше. Взять ту же бедняжку Синтию. Хотя она и не была замужем за тем парнем из частей особого назначения, все же считалась помолвленной с ним, и Синтия была в Брюсселе, а он в зоне Панамского канала.

— Вижу, у вас сложились хорошие профессиональные отношения.

— Да, капитан Кемпбелл была блестящим специалистом и четким, исполнительным офицером.

Слова эти прозвучали излишне официально, словно выдержка из ее служебной характеристики, которые Мур регулярно раз в полгода отсылал наверх, по начальству.

— Она была вашей... протеже?

Он пристально посмотрел на меня, как будто одно французское слово могло потянуть за собой другое, например, paramour [1]или вообще какую-нибудь непристойную иностранщину.