Бешеные псы - Джеймс Грейди Страница 44

«Подождите нет подождите нет подождите…»

— Третий вопрос заключается в следующем: чем вы можете оправдать жизнь, почти целиком состоящую из мучений?

Очередной разряд.

Этот допрос явился для него одним непрерывным откровением, начиная с умозаключения майора Амана о том, что мы по природе своей неизбежно должны кому-то или чему-то служить. О том, что суть служения — в повиновении. О том, что на этой безупречной формуле основывается полезность. А полезность означает конец мучений и одиночества. Полезность была ответом на третий вопрос: «Как сделать жизнь достойной жизни?» Из первого вопроса, означавшего «кто вы?», вытекал второй: «что делать?», а отсюда следовало, что полезность являлась мерилом ценности каждой отдельной жизни.

Очнувшись на полу чека, Эрик разрыдался.

Но этого было мало, он всего лишь всхлипывал, а здесь нужно было целое ведро слез!

Через два — а может, четыре — допроса охранники отволокли его к ведру с водой.

Приходить в себя, задыхаясь, почти вошло у него в привычку, но, когда охранники в третий раз окунули его голову в воду, он вспомнил. Сделал глоток. Затем стал пить. Вдосталь. «Ведро у меня дырявое, смотри не пролей воды». Они окунали его, пока окончательно не выдохлись, так что у них даже не осталось сил для регулярных побоев («Да пошел он!»), и они просто отволокли его обратно в светящийся ад чека и швырнули на пол.

Тяжело хлопнула стальная дверь.

Щелкнул электронный замок.

Теперь или никогда. Эрик пополз по битому кирпичу на своем раздувшемся от воды брюхе. Нашел кирпич, под которым была спрятана его отвертка. На ощупь нашел дверь. Открутил гайки.

Выпрямился в полный рост. Я — это я. Я — человек. Я стою. Нагой. На мне только очки.

Хорошо бы галоши. Черт, да даже простые кроссовки — они идеально подходили бы к тому, что он собирался сделать!

Ты получил по заслугам. Ты — тот, кто ты есть. Ты должен сделать… Нет!

Что за черт, всего еще один раз.

И с самыми лучшими намерениями в своей жизни Эрик помочился в скважину электронного замка.

Раздался знакомый звук. Он обнаружил, что его отбросило спиной к стене.

«Замок дымится! Я его вырубил!»

Это был шок.

«У меня получилось!»

Как подвыпивший, который едва стоит на ногах, Эрик проковылял к дымящейся двери. Согнул палец и просунул его в мокрую скважину.

«Я ухожу, ухожу».

Он со всей силы потянул дверь на себя. По другую сторону двери, которая вела в чека, там, в этой стране, превращенной в тюрьму, где часто изделия, обычно высокотехнологичные, выходят из строя, где жизнь состояла из планов подготовки к разного рода неполадкам, там, в пустом холле, охранники старались просунуть свои дубинки сквозь стальную петлю двери, наподобие средневекового засова, вместо электронного замка двадцатого века, на который нельзя было положиться.

Эрик потянул. Снова и снова потянул дверь на себя. И в конечном счете, всхлипывая, свернулся на кирпичном полу в круговерти цвета и света.

Охранники и майор Аман не были недовольны. Но и не обескуражены.

Каждый старался изо всех сил.

Эрик до сих пор помнил смехотворную ухмылку охранника, вышедшего победителем из схватки с лампой.

Лежа ничком на полу чека, голый, в приклеенных очках, Эрик правой рукой хлопнул себя по лицу. Он зажал рот, чтобы не прокричать о новооткрытой тайне: «Человек может считать себя победителем, даже забив насмерть обычную лампу».

Подчиняйся приказам. Вот чего хотели от него Аман/Саддам/Ирак.

Подчиняйся приказам. Вот чего хотело от него ЦРУ.

Вопросы о том, кому подчиняться, лишь причиняли ему боль. Приказы «хорошего» парня против приказов «плохого»: нулевое уравнение подходило только в случае равенства всех сил. Повиноваться всем означало не повиноваться никому. Тогда вся боль исчезнет. Кто я? — я инженер; что я делаю? — повинуюсь всем приказам.

Чека продолжало затягивать его в свой водоворот. Но постепенно наклонные стены и безрассудное смешение красок упорядочивались: прямые линии вновь пересекались под правильными углами, узоры перестали казаться безумными. Он лежал лицом к наклонному железному выступу. Всякий раз, как он попытается лечь на эту койку, он будет скатываться с нее.

Эрик оперся о железную плиту. Левой рукой он ухватился за край, чтобы попытаться лечь на наклонную плоскость койки вопреки таким неоспоримым реальностям, как сила земного тяготения.

Чтобы заставить это сработать, подчиниться себе — и тогда на лице у него появилась нелепая ухмылка победителя.

Три дня спустя майор Аман заорал:

— Ты ничтожество! Ты подчиняешься всякому!

Эрик стоял в противоположном от кресла углу комнаты. Голый, на одной ноге, ковыряя пальцем в носу; от его бороды и волос пахло паленым.

— Мы рассчитывали, что ты перейдешь на нашу сторону! У меня будут неприятности из-за того, что ты сорвал эксперимент!

Совершенно голый Эрик стоял на одной ноге и ковырял пальцем в носу, как приказал ему случайно проходивший мимо охранник. Майор Аман не стал спрашивать голого, каково его настоящее имя — Ханс Вольф или нет — и работает ли он на ЦРУ. После откровения, постигшего его в чека, Эрик, конечно же, из повиновения ответил бы майору Аману на все заданные им вопросы. Но истязатель больше ни о чем его не спрашивал. Даже ковыряя пальцем в носу, Эрик знал, что от него исходит запах победителя.

— Встань на обе ноги, — приказал майор Аман в последний день. — И вынь палец из носа — руки по швам. Я вычеркиваю тебя из списка своих проблем. Больше никакого чека. Прими ванну. Отъедайся, отсыпайся, приведи себя в порядок, чтобы хорошо смотреться перед камерами. Скоро Саддам отправит приглашенных работников по домам — красивый жест с точки зрения отношений с общественностью. Садись на самолет и лети в Германию. Когда окажешься там, нас уже не будет волновать, что ты делаешь, поскольку теперь ты явный псих.

Эрик повиновался, и повиновение подтвердило его тезис: боль прошла. Поисковая группа ЦРУ подобрала его, когда он стоял на поребрике в ожидании разрешающего сигнала, чтобы пересесть на другой самолет в боннском аэропорту. Она же и доставила Эрика в Замок.

Где он повиновался всем приказам и распоряжениям. Где он нашел плавный ритм, помогавший ему вести вполне сносную жизнь. Когда в отделении появилась Хейли, Эрик снова стал задумываться то над одним, то над другим, высказывать свои мысли, у него появились желания. Однако он никогда не покушался на свой триумф — абсолютное рабство.