Цвингер - Елена Костюкович Страница 44

Вот и Люба о том же: кормежка у заключенных была неважнец. Венгерские военнопленные мерли. Венгры потом, уже после конца СССР, поставили своим землякам памятник. И какие-то другие могилы есть рядом у Любы, у дома деда, в Удмуртии. Приезжали по этим делам немцы, итальянцы, венгры. Люба тогда работала на спецквартире. Ну, о спецквартире она еще расскажет.

Ну вообще это разве интересно? Что ль Виктору по работе интересно? А что, он тоже с заключенными работает?

…Виктор не вслушивался, а размышлял. Ульрих давно ему советовал взяться за тему «Иностранные спецы на трофейных заводах». Обещал помочь консультациями. Множество связей протянуть от этой темы к сегодняшней Европе. Это интересно и перспективно.

Вот только архивы закрывают, секретят, цензурят в России все герметичнее. Как может развиваться в таких условиях история, соперница времени, хранительница содеянного, свидетельница прошедшего, поучательница и советчица настоящего, провозвестница будущего? Мало того, что и в годы крепкой власти, и в годы перемен «верха» лупили по архивам как кувалдой по фарфору — фальсифицировали, затирали, затаптывали, замыливали, — так теперь еще и отправляют документы на свалки. Вот, к примеру, год назад были упразднены федеральные архивы исполнительной власти. Хотя Фрадков недавно подписал какое-то распоряжение к указу, чтобы до поры хранили все же фонды, не сдавали так уж сразу в макулатуру.

А Люба все перематывала с веретена Парки на клубок своего рассказа бесконечную нить заурядной судьбы.

…Неуемная любовь отца к Ленину. Он очень хотел иметь сына Владимира. Но первый Вова не жил, умер в девять месяцев, а второй младший Вова тоже, видимо, на невезение родился. Он после армии сел — убил кого-то по пьяной ссоре, — и самого прикончили на зоне. И отец, странное дело, в тот же год скоро умер тоже. Вернее, пропал без вести, замерз зимой в лесу, так и не нашли. То есть нашли такое, что не имело смысла хоронить. Отец вообще-то делал самогон хорошо, Люба сберегла, и это единственная память, могилы нет же, две бутылки. Отцова память. Возила и на Украину с собой, и в Италию привезла, но только одну бутылку, вторую сохранить не удалось — отняли мужики, распили. Она слезами умолила вторую у нее не брать. Единственная память от отца, ведь даже и могилки нет, а только вот бутылка вот эта. Везде ее возит, и посейчас в чемодане у Любы в камере на дне лежит.

Сестра на завод звала работать, сама работала на штампах. Опасная работа — там всем руки отрывало. Сестре повезло, она и посейчас с руками. Но лимит оказался враньем, ей квартиру и не дали, а на съемную квартиру муж однажды из Ижевска приехал погостить — вот Игореша и родился. И кончился сразу и Надин лимит, и все их надежды на квартиру, Наде пришлось вернуться в Ижевск. Потом у нее второй сын родился, назвали Вова, так что он не жил. Он попал под машину в детском возрасте…

…Виктор слушал ужас этот доверительный и подскуливал в душе. Согласился подвезти, так за это полагаются потоки абсурда ненужного? И глазу не на чем отдохнуть… За окном миланщина: ажурные стеночки по периметру складов, яркоокрашенные лебедки, насыпные горы. Это после войны вывезли из центра руины от бомбежек, создали рельефы для скоростных спортивных спусков. Отжившие фабрики с расколотыми окнами ждут превращения в выставочные галереи, в молодежные центры. Тут же выставка-продажа бетонных каких-то локулов кладбищенских, а может, развлекательных теремков для детворы.

…Любина повесть меняла направление. Главной темой становилось не социальное, а женское. Люба всегда была красивей всех. На танцах в Ижевске, жили в новом Ленинском районе на том берегу Ижевского пруда, это как будто отдельная деревня, все всех знали, она парней отбивала у старшей сестры, та просила в иные вечера на площадку не приходить, и если Люба вечерок пропускала, то это сестре Наде было в плюс. Но Люба выскочила замуж поперед двух сестер. Первого своего мужа Бурова любила очень. Он женихом, бывало, уже под домом стоит, а она, чтобы хорошо выглядеть, голову моет, часто шампуня не было, ну так стиральным порошком «Славянка» или «Лотос». Мыла голову хоть и два раза в день. Бурова обихаживала, он всегда был стираный-глаженый, она его стригла, берегла. Но пил. И с соседкой застала, когда домой не вовремя пришла. Надо было развестись. С Буровым имущество пополам — тебе наволочку, и мне наволочку, тебе шифоньер, и мне шифоньер. Он потом никогда про дочерей не узнавал и сам их видеть не являлся. Сказали, замерз по пьяни года через два или три.

Сама Люба с семьдесят третьего, со своих восемнадцати лет, и до самого конца Советской власти проработала электриком на Ижевском машиностроительном заводе, который (вполголоса) следовало бы звать по правилам Ижевским оружейным, о том и знают же все. Только по международной обстановке получалось, что нельзя было это вслух, так «машиностроительный». Завод знаменитый, подруге недавно звонила, подруга сказала, скоро на двухсотлетие будет торжественный молебен и сам патриарх Алексий справлять этот молебен из Москвы прилетит.

Во времена Советской власти, считалось, выпускали сельхоз-инвентарь, мебель и другую гражданскую продукцию. Мирные рельсы. А люди знали, работали на военку. Делали магнетроны. Снаряды делали и автоматы. Только плохо, что у Любы начался ревматизм. В цехе давали путевку каждый год. Вобще жизнь была классная. Ездила в Судак, в Ялту отдыхать. Там видела море. Там было классно.

Мужчины любили сильно за характер…

— Я думаю, все-таки за красоту, — вяло перебил Виктор, тут уж промолчать было бы жутко невежливо.

— Это уже когда завод кончился, с девяностых. Ну и пошла работать на спецквартиру, тогда было это не положено рассказывать. Платили хорошо, работа очень спокойная — сидишь на этой спецквартире да ждешь гостя с Москвы или каких-нибудь с комитета, с центра. Поддерживаешь спецквартиру в порядке, себя саму тоже. И там сидела, смотрела телевизор и чай с вареньем пила. А приезжали гости, умела принять по-особому. Порошок там дать, банки поставить, спину растереть да и просто настроение поднять ласковым словом. Были такие, кто давно из дому в отъезде. Им носки, бывало, постирать, пуговицу пришить. Покормить обязательно. Ну и еще прочее своим путем, понятно. Почти все они… Ну а ясно, от жены сколько дней далеко. Эти командировки бывали у них на объектах и по месяцу.

В общем, работала бы и работала сколько бог послал. Да, как назло, явился в Ижевск этот Динар. Горячий такой румын. Так называли — румыном. Но по-Любиному, цыган. В ранние времена, пока сильнее любила, звала его Маугли. Дикаренок такой, румын, цыганенок, на одиннадцать лет младше. Увидел в автобусе, пошел за ней от остановки. Было невозможно не пустить, настырный. Хорошо, что девчонок не было дома как раз. Это было утром, и девчонки в школе.

А так, по жизни, возил товар на базар на ижевский. Сперва он только приезжал раз в месяц. Пока так, хорошо. Совмещала Маугли со спецквартирой. А потом он начал справки наводить и заставил Любу с работы уйти. Потребовал, чтобы шла торговать на базаре «Металлург». Начались кооперативы и частная собственность.

Что делать, взяла расчет, пошла торговать. А это стыдно. Все ее знают, много людей с завода приходило. Видели, что торгует, — головы не поднимала, куталась.