Как закалялась жесть - Александр Щеголев Страница 44

— Хоть всю жизнь.

— Ты меня любишь?

— Черт возьми. Конечно, да. Нет, это слишком слабое слово.

— Поклянись.

— Клянусь нашим будущим ребенком.

— Поклянись лучше своей диссертацией.

— Клянусь диссертацией…

Елена вытащила руку из его брюк, отодвинулась и сняла со стены трубку местного телефона.

— Русланчик, — сказала она, пока Борис Борисович торопливо застегивался. — Мама просила вам передать, что мы очень заняты, у нас очень срочная работа… нет, она сейчас не может оторваться, она позже с вами поговорит… да, работа долгая… просила, чтобы вы все звонки заворачивали, она потом разберется… и еще. У нас тут Борис Борисович, помогает нам. Мама подтверждает свое распоряжение насчет него. Не выпускать ни в коем случае, что бы он вам ни говорил… Да, чуть не забыла. Тут ко мне должны прийти два молодых человека, вы их не обижайте. Конечно, мама в курсе. Она вам потом сама все скажет и прикажет…

Разговор закончился.

— Вот так, Борька, — улыбнулась Елена гостю. — Руслан в курсе наших дел, мать его взяла в долю. Назад пути нет, что бы ты сейчас ни решил.

— А что решать-то?

Азарт и алчность вытеснили страх.

— На чьей ты стороне во время дворцового переворота.

— Так это дворцовый переворот?

— Как видишь.

Борис Борисович глубоко вдохнул и шумно выдохнул.

— Что надо делать? — спросил он.

Словно в холодную воду нырнул.

55.

Инструменты лежали в сухожаром шкафу — еще с ночи. Как в термостате. Елена перед сном выключила обработку, но биксы не вынула. И вот теперь ими занимался Борис Борисович: вынимал, осматривал, раскладывал… Гувернер выполнял функции ассистента; впрочем, ни на что другое он пока не годился, нервничал слишком. А Елена сегодня была главной в операционной. Впервые в карьере.

— А это обязательно? — в который раз спросил ассистент.

— Первым делом — обездвижить и деморализовать, — терпеливо повторила Елена. — Она сама так пациентов ломает. Ты же видел — там, в палате.

— Да уж видел.

— Обездвижить навсегда, сечешь фишку? Парализовать волю.

— Как-то это странно… работодательницу. А тебе она вообще — родная мать…

Он посмотрел на Эвглену Теодоровну, распластанную на операционном столе, и сразу отвел взгляд.

— Мать? — изумилась Елена. — ЭТО?! Протри глаза! А фотки, думаешь, кто твоей жене послал? Работодательницу ему жалко!

— Да не жалко мне. Просто…

— Что, потряхивает?

— Есть немного, — признался он. — Руки как будто чужие.

— Ничего, обвыкнешь…

* * *

…Лампы давно разогрелись, халаты и стерильные перчатки были надеты.

На икру наложен жгут — чтобы избежать кровотечения. Операционное поле, то есть кожа на лодыжке, стерилизовано (спиртом, затем йодом и снова спиртом, чтобы снять йод). Конечность обложена стерильными простынями.

Время пилить…

Пациентка очнулась, как только Елена сделала разрез, — пришла в сознание намного раньше положенного ей срока. Застонала, шевельнулась.

— Ремни потуже, — скомандовала юная хирургиня. — Зажим, быстро. И колени держи.

Ампутировали стопу. Раздевать Эвглену Теодоровну по этому поводу не стали, только оголили ноги.

— Я же предупреждал, фармакологическое связывание — это не наркоз, — сказал Борис Борисович нервно. — Надо закись азота давать. Для начала.

— Я сказала — зафиксируй ее!

— Я в перчатках!

— Переоденешь!

— Ох, как же это все неправильно, непрофессионально, грязно…

— Цыц! Критик хренов. Еще зажим!

Женщина на столе попыталась открыть глаза. Веки не слушались, взгляд был мутен.

— Не надо… закись азота… — отчетливо прошептала она.

— З-зараза, — произнесла Елена. — Сосуды сочатся… — Затем громко: — Мама, как ты себя чувствуешь?

— Тошнит… Не надо наркоз. Делай местную анестезию.

— А выдержишь?

Эвглена Теодоровна не ответила. Грудь ее размеренно поднималась и опускалась, глаза были закрыты.

— Опять заснула, что ли? — удивилась Елена. — Ладно, местную, так местную…

Спешно обкололи ногу новокаином. Потом молча ждали. Борис Борисович заменил перчатки; руки его тряслись. Елене показалось, мало дали новокаина, — еще добавили. Потом она осторожно потянула кожу в месте будущего распила…

— Больше, больше оттягивай… — прошептала мать, не открывая глаз. — Четыре-пять сантиметров… минимум… Кожа на культе должна остаться лишней…

— Знаю.

— У нее чувствительность и так была потеряна, — сказал Борис Борисович срывающимся голосом. — Плюс новокаин. Думаю, все в порядке.

Он был сильно возбужден.

Елена зажала сосуды, вытянула и отсекла сухожилия, то же проделала с нервами. Завернула вверх мышцы — как рукав. Теперь — пилить кость. Кортикальный слой плотный, но внутри полость, там легче …

Елена счастливо улыбалась.

Когда она сняла надкостницу и опустила мышцы, Эвглена Теодоровна опять напомнила о себе:

— Не забудь… сосуды перевязать…

— Не забуду.

— А зашивай кетгутом… не жалей…

— Для матери ничего не жалко.

Операция близилась к завершению: в полость раны вводились антибиотики, зашивались мышцы и кожа.

— И трубочку поставь…

— Да что ж ты все подсказываешь?! — восстала Елена. — Не подсказывай! А то я сама не знаю, что делать!

Она оставила в ране резиновую трубочку, выведя конец наружу — чтоб избежать скопления жидкости и нагноения.

— Ну, вот и все, — буднично сообщила она.

Содрала перчатки. Аккуратно уложила отсеченную ступню в контейнер. Кивнула Борису Борисовичу:

— Накладывай повязку.

Затем отошла к окну и застыла, изучая взглядом бульвар… Ассистент некоторое время смотрел на нее — с восхищением и ужасом.

Она вытащила из-под халата мобильник и вызвала чей-то номер.

— Вадим? — сказала она в трубку. — Ну что, можете приезжать. Да, оба. Были, были затруднения, но… Устранены. Хирургическим путем, — она засмеялась. — Так что у нас день открытых дверей. Я тебя тоже…

— Кому звонила? — поинтересовался Борис Борисович, возясь с бинтами.

— Одному посреднику, которого эта медуза сдуру отшила. Скоро познакомлю.