Дом на краю темноты - Райли Сейгер Страница 43

Я сижу на крыльце, гадая, можно ли мне зайти в дом. Даже если и можно, то я не хочу, хотя мне срочно нужно помыться. Мои волосы покрыты пылью, а лицо превратилось в грязное месиво. А еще я воняю. Потом. Гипсокартоном. Рвотой, потому что именно это я и сделала через несколько минут после того, как увидела, что выскользнуло из мешка. Кстати, это был холст. Мне сообщили это несколько часов назад. Холщовый мешок, в который засунули тело.

За те шесть часов, что я просидела на этом крыльце, я многое узнала. Например, я знаю, что Бейнберри Холл теперь считается местом преступления — на входную дверь натянута желтая лента, а у подъездной дорожки припаркован фургон полиции штата.

Я знаю, что, когда скелет падает с потолка на ваш кухонный стол, вам задают много вопросов. На некоторые можно ответить. Например: «Из-за чего рухнул потолок?» Или: «Найдя скелет, вы что-нибудь делали с костями?» Другие — например, «Как вообще скелет попал в ваш потолок?» — ставят вас в тупик.

И я знаю, что если вас в комнате двое, когда неожиданно с вашего потолка сыплются кости, то вас допрашивают по отдельности, чтобы проверить, совпадают ли истории. Так и произошло со мной и Дэйном, которого отвели в заднюю часть дома на допрос.

Теперь Дэйна здесь нет, его отправила домой шеф полиции Олкотт. Я сижу тут, потому что формально это мой дом. А когда в доме находят человеческие останки, полиция следит за тем, чтобы хозяин немножко задержался.

Шеф Олкотт, которая уже несколько часов входит и выходит из дома, появляется с резиновыми перчатками на руках и бумажными бахилами поверх ботинок. Она садится ко мне на крыльцо, снимая перчатки и вытирая руки о форму.

— Вам стоит начать думать, где остаться на ночь, — говорит она. — Это займет какое-то время. Наши ребята закончили собирать все останки, но еще нужно осмотреть все комнаты, собрать улики, подать рапорт. Обычная волокита. Надеюсь, после всего этого мы сможем выяснить, кто это.

— Это Петра Дитмер, — говорю я.

Единственный человек, кто это может быть. Девочка, которая пропала на двадцать пять лет. Девушка, которая так и не вернулась домой с той самой ночи, когда мои родители отсюда уехали.

Девочка, которая точно не сбежала.

— Я не делаю поспешных выводов, — говорит шеф. — И вам не стоит. Мы узнаем все где-то через день. Останки отправят в лабораторию судмедэкспертизы в Уотербери. Они разберутся во всем, проверят зубные карты, попытаются точно опознать личность.

Было бы приятно думать, что я могу ошибаться. Что эти кости принадлежат кому-то другому, а не шестнадцатилетней девочке. Может, это какой-то особенно отвратительный член семьи Гарсон. Или неизвестная жертва Кертиса Карвера.

Но я уверена, что это Петра.

— А вы смогли понять, как тело оказалось в потолке? — спрашиваю я.

— Сверху, — отвечает шеф Олкотт. — Мы нашли там место с расшатанными половицами. Четыре на три фута. Их можно было поднять, а потом опустить на место, и никто бы не заметил. Прибавьте к этому ковер сверху, и вот вам идеальное укрытие.

Я знаю. Папа писал об этом в Книге. Но я до сих пор считала, что он это выдумал.

Так много мыслей проносится в моей голове. Все они ужасны. Что все время, пока я была здесь, в доме были человеческие останки. Что эти останки когда-то принадлежали Петре Дитмер, и к черту заверения шефа Олкотт. Что ее тело засунули в мешок под половицами. Что я, вероятно, проходила мимо нее десятки раз и даже не осознавала.

— И в какой это комнате? — спрашиваю я.

— Во второй от входа. С зелеными стенами и камином.

Комната Индиго.

То же самое место, где рыскала Эльза Дитмер, когда я сюда приехала. Может, она не настолько больна, как мы все думаем. Есть вероятность, что, несмотря на свою болезнь, она знает гораздо больше, чем остальные, и все пытается найти правильный способ рассказать нам.

— Послушайте, Мэгги, — говорит шеф Олкотт, — я буду с вами честна. Если это действительно окажется Петра Дитмер…

— Это она.

— Если это она, то ваш отец окажется в очень неудобном положении.

Она говорит это мягко, как будто я не думала об этом все эти шесть часов. Как будто последние слова папы не повторялись снова и снова в моей голове, как эхо, которое все никак не заканчивается.

Прости. Меня.

— Я это понимаю, — отвечаю я.

— Мне все равно рано или поздно придется у вас это спросить, поэтому лучше я сделаю это сейчас. Как думаете, ваш отец мог убить человека?

— Я не знаю.

Это ужасный ответ, и не только из-за того, что он уклончив. Он ужасный, потому что из-за него я чувствую себя дерьмовой дочерью. Я хочу быть похожей на тех детей подозреваемых убийц, о которых я читала в бульварных газетах и видела в «Дейтлайн». На людей, которые уверены в невиновности своих родителей.

Мой папа и мухи не обидит.

У него ранимая душа.

Я бы знала, если бы он мог совершить убийство.

Никто им никогда не верит. Я им никогда не верю.

Я не могу заставить себя быть настолько непреклонной в невиновности моего папы. Да бога ради, в нашем потолке было спрятано тело. И еще эти его последние слова, которые так ужасны, что я рада, что так и не сказала о них шефу Олкотт. Я не хочу, чтобы она мысленно осудила моего папу до того, как мы выясним все факты. Особенно когда факты, которые мы уже знаем, и так заставляют его выглядеть донельзя виновным.

Но потом я вспоминаю свой разговор с Брайаном Принсом, когда он почти что обвинил моего папу в том, что это из-за него исчезла Петра. В тот момент я была более уверена и защищалась быстрее. Я до сих пор стою на том, что тогда сказала. Мы все вместе сбежали из Бейнберри Холл. Это неоспоримый факт. Папа не мог убить Петру и спрятать ее тело, пока мы с мамой были в доме вместе с ним, и у него не было бы шанса вернуться, когда мы сняли номер в «Двух соснах».