Сумерки зимы - Дэвид Марк Страница 42

– Бедняжка, – вздохнула Ройзин. – Больше ничего о ней нет?

– Ничего. Я пропустил ее имя через несколько поисковых систем, и нигде ни слова о том, чем все закончилось. Не говорится даже, удалось ли ей поправиться. Я отправил мейл репортеру, писавшему о ней, спросил, не осталось ли у него телефона ее родственников. Сейчас она могла уже полностью выздороветь. Или умереть от ран. Порой газеты попросту теряют интерес к героям своих репортажей.

– С тобой так и было, – заметила Ройзин.

– Ну, мною никто особо и не интересовался…

– Ты сам в это не веришь.

– Это зависит от того, с какого угла смотреть, – сказал Макэвой, совершенно не кривя душой. Он так и не определился, считать ли себя лучшим детективом в мире или же безнадежным тупицей.

Ройзин встала, зевнула и потянулась, груди ее приподнялись, и показались две придавленные грузом феи, которых она вытатуировала, чтобы сделать ему сюрприз. С тех пор он всякий раз веселился, когда жена кокетливо приподнимала грудь, зазывая его. Ройзин легла на кровать поверх покрывала.

– Тебе еще долго работать?

– Ума не приложу, – признался он. – Интернет большой и полон мусора. А я пока и копнуть-то толком не успел.

– А твоя Фарао советовала уделять побольше времени семье, – напомнила Ройзин, подавляя новый зевок. – Думаю, она имела в виду, что тебе следует прилечь рядом со мной и внушить мне, что я ужасно хорошенькая.

Макэвой отвернулся от монитора. Жена лежала на покрывале, разведя ноги, одна рука массировала темный треугольник между бедрами, а большой палец другой мягко сжимал налитой сосок.

– Ройзин, я…

– Делай что делаешь, – с придыханием прошептала она. – Мне и так хорошо.

Она остановилась. Потянулась к ночному столику, достала из ящика баночку с мутно-зеленой мазью. Окунула в нее палец и принялась втирать мазь в дельту своих ног.

– Что это? – дрогнувшим голосом спросил Макэвой.

– Секрет, – поддразнила она. – Но приятный.

– А что там?

– Много всего. Ты, в основном.

Макэвой почувствовал, как лицо наливается краской.

– Удивительно, как ты еще можешь краснеть, когда вся кровь спешит на юг, – прерывисто пробормотала Ройзин.

Он привстал, но жена мотнула головой:

– Отставить, солдат.

Прикрыла глаза, перевернулась на бок, прикусила уголок покрывала. Тело Ройзин покрылось гусиной кожей, она чуть дрожала.

Вскоре движения ее замедлились и она перекатилась на спину; на блестящем от пота, порозовевшем лице мечтательная улыбка.

– Теперь спать, – прошептала Ройзин, и глаза ее закрылись.

Успевший возбудиться Макэвой стиснул кулаки. Не без труда заставил себя перевести взгляд с обнаженного тела жены на монитор. К файлу, в котором собрал все свои заметки. Спросил себя, что же ему удалось выяснить.

Все в полном тумане.

Надо все-таки поспать. Мысли уже путаются, расплываются. Пожалуй, он успеет урвать до начала рабочего дня четыре, а то и пять часов сна. Прежде чем посыплются ответы от людей, как-то связанных с выжившими, из которых он попробует соорудить подобие доклада о том, кого же, черт побери, им следует защищать.

Чертовы бумаги. Макэвой по горло насытился ими за последний год, начавшийся на больничной койке, где он лежал в ожидании поощрения за хорошую службу. Всего сутки потребовались начальству, чтобы замять участие Макэвоя в поимке серийного убийцы и нарушить данные ему обещания. За этот год полицейские шишки придумали причину для спешного перевода Макэвоя на должность, которая подразумевала анализ добытых сведений, их систематизацию и занесение в базу. Его усадили наблюдать за настоящей полицейской работой со стороны, и у Макэвоя сердце начинало тоскливо ныть всякий раз, когда отдел борьбы с особо опасными преступлениями брался за новое дело, а ему поручали «работу на телефоне».

Макэвой уже распечатал отчет для Фарао. Постарался сделать его емким и кратким. Догадки и гипотезы оставил при себе.

Он задумался, а не стоило ли включить и их. Упаковать все, что копошится в голове, в конверт из крафта – и протянуть боссу, пусть выберет самые лакомые кусочки.

Тело отяжелело от сонного тепла. Ноги словно гири. Пальцами не шевельнуть. Макэвой сползал в сон. Он взял конверт, вытряхнул содержимое, чтобы еще раз проглядеть. Какой-то листок со стола спорхнул на пол, и он потянулся, чтобы подобрать. Картинка, которую Фин нарисовал перед сном, – человечек без руки и без ноги.

Рассматривая рисунок, Макэвой вяло улыбнулся. Стоило ли обсуждать вчерашние события при сыне? Не травмируют ли его все эти разговоры о смерти, о насилии, об одноруких пьяницах и одноногих писаках?

Взгляд Макэвоя снова уцепился за рисунок. К чему вообще было упоминать того безрукого? И ведь именно о нем он рассказал в первую очередь.

– Ты сказать – Чандлер?

Вопрос мужчины прозвучал с явственным восточноевропейским акцентом. Человек возник перед Макэвоем мрачным призраком, когда тот вышел на улицу из боковой двери паба. Макэвой прятал мобильник в карман, он только что наговорил сообщение для Чандлера, попросил не отлучаться из клиники до полудня следующего дня. Он и не знал, что его кто-то слышал.

– Да, я сказал «Чандлер», – ответил Макэвой, стараясь не выдать удивления. Не меньше усилий потребовалось ему, чтобы перестать пялиться на пустой рукав рубашки, пришпиленный к груди мужчины. – Расс Чандлер.

– Зачем хотеть Чандлер? Он не знать Энжи.

– Сегодня мисс Мартиндейл подверглась жестокому нападению…

Мужчина взмахнул здоровой рукой. Он был высокий. Худой, но крепкий, в глазах на круглом лице напряжение. И хотя одет был только в белую рубашку и линялые джинсы, холода будто не замечал. Макэвой узнал одного из завсегдатаев соседнего бара – он был среди тех, кто напал на него в пабе. Истерзанный, замерзший и до смерти уставший Макэвой зло смотрел на однорукого.

– Так я герой. Я остановить плохой парень, да?

– Ты не остановить плохой парень, нет. Ты остановить полицейский, который гоняться за плохим парнем.

– Брехня!

– Не брехня.

Они смотрели друг на друга в упор – двое высоких мужчин, глаза в глаза, на ледяном ветру.

– Ошибаться. Не Чандлер. Неважно.

Однорукий повернулся, чтобы уйти. Макэвой инстинктивно дернулся остановить его, но ухватился за воздух. Голос за спиной заставил его обернуться: молодой патрульный уже открыл для него дверцу машины. Пора домой, к Ройзин и Фину. Когда Макэвой снова повернулся, русский уже растворился в толпе, собравшейся за желтой лентой, среди сигаретного марева, пивных банок, пакетов с чипсами и мокрых курток.

Кто-нибудь возьмет у него показания. Кто-нибудь другой…