Чтиво - Джесси Келлерман Страница 42

Запершись в ванной, Пфефферкорн положил пакет на столешницу и в предвкушении пошевелил пальцами. Оторвал скрепку и развернул горловину. В пакете была пенопластовая коробка. Он вытряхнул ее наружу и поднял крышку: внутри лежал тряпичный узелок. Пфефферкорн осторожно распустил его концы, готовясь получить электронный ключ или микрочип, и растерянно сморгнул, увидев бледный комок плохо пропеченного теста. Нет, подумал он. Не может быть. Ведь он накрепко затвердил пароль и отзыв: Голодный. — Спасибо, я сыт. Однако возьму на потом. — Потом. Слово в слово. Все так. Ведь Елена не отдавала пакет, пока не услышала условную фразу. И решилась на передачу только сегодня, когда рядом не было Фётора. Тогда где микрочип? Пфефферкорн потыкал пальцем в пирожок. Нечто подобное ему давали на конспиративной квартире, приучая к безвкусной злабийской кухне. Пол говорил, это считается деликатесом. Пя… как его… Пяцхелалихуй. «Гостинчик».

Внезапно его осенило. Вот же дубина стоеросовая. Пфефферкорн разломил пирожок и поковырялся в начинке. Он искал микрочип. Или передатчик. Ничего. Только мелко нарезанный корнеплод и крапины семян, засевшие в крахмалистом клейком тесте. Пфефферкорн расправил половинки, надеясь отыскать хотя бы инструкции, начертанные в недрах выпечки. Ничего. Пирожок и пирожок. Вконец расстроенный, Пфефферкорн хотел выкинуть «гостинчик», но в животе заурчало. Нынче он не ел вообще, а неделя в Западной Злабии приучила, что нельзя разбрасываться едой. Пфефферкорн оправил кусочек в рот, а остальное решил съесть в постели под телепередачу «Дрянь стишки!», позывные которой возвещали о ее начале.

Нынешний выпуск был интересный. Студент переделал сто десятую песнь «Василия Набочки», известную как «Любовный плач царевича», где герой размышляет о том, чем пожертвовал ради своего похода, — в частности, любовью красной девицы. Здесь крылась ирония, поскольку читатель уже знал, что девица эта весьма скверная особа, отравившая царя и замышлявшая то же самое проделать с царевичем, когда тот вернется. С тумбочки Пфефферкорн взял гостиничный экземпляр поэмы, чтобы следить по тексту. Открыл последние страницы, откуда ему на грудь выпала визитка Фётора. Он печально глянул: имя, телефон. Персональный экскурсовод. Потом прошел в ванную, порвал визитку в клочки и спустил их в унитаз. Закружившись в водовороте, бумажки сгинули. Пфефферкорн вернулся в постель.

Студент вольно обращался с размером и рифмой, но главной его дерзостью стала нотка развязности, привнесенная в интонацию плача. Автор снизил резкость иронии, однако по-новому представил персонаж, раньше выглядевший паинькой. Пфефферкорну это понравилось. Немного остроты вовсе не помешает. Чтоб вызвать интерес, совсем не обязательно, чуть что, ломать другим хребты и руки, как делали Дик Стэпп и Гарри Шагрин. Проглотив последний кусочек пяцхелалихуя, Пфефферкорн вытер руки о покрывало. Непостижимо, почему эта клейкая резина считалась деликатесом. Он зевнул. Всего лишь двадцать минут десятого, а уже клонит в сон. Жюри взвилось баллистической ракетой, взорвавшись в злобном осуждении: национальное достояние — негожая площадка для экспериментов. Телекамера крупно взяла мокрое пятно, расползавшееся в промежности студента. Пфефферкорну это не понравилось. На его семинарах до такого не доходило. Прозвучали финальные аккорды. Вновь рот разодрало зевотой, всосавшей весь воздух из комнаты. Пфефферкорн хотел сходить в туалет, но почему-то ноги его не нашли пола, и он ничком плюхнулся на ковер. И отчего-то не спешил подняться. Заиграли позывные следующего шоу. «Встань!» — приказал себе Пфефферкорн. Тело не слушалось. Отстань, сказали руки. Отвали, буркнули ноги. Конечности превратились в неслухов. Что ж, знаем, как с вами управиться. Чай, вырастили дочь. Притворимся, что вы нам безразличны. Все хорошо, вот только комната расплывалась. На экране секли учительшу. Казалось, ее растелешили в конце длинного сужающегося тоннеля. Вопли ее доносились будто со дна глубокой пропасти. Все же неблагодарное это дело, преподавание.

За миг до полной отключки Пфефферкорн вспомнил, в чем ценность пяцхелалихуя. Рецепт требовал пшеничной муки, большой редкости в Западной Злабии. Контрабанда с востока — практически единственный способ раздобыть нужный ингредиент, а также преступление, каравшееся смертной казнью. Еще он расслышал угасающий скрежет ключа в замочной скважине и успел подумать, что пирожок не стоил такого риска.